Светлана Левашова

В древности, когда поднималось царство Инь, в царстве Ся был И Чжи; когда поднималось царство Чжоу, в царстве Инь был Люй Я. Поэтому только просвещенные государи и мудрые полководцы умеют делать своими шпионами людей высокого ума и этим способом непременно совершают великие дела. Пользование шпионами – самое существенное на войне; это та опора, полагаясь на которую действует армия.

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора

[1]Некоторые особенно спорные места перевода оговорены в "Примечаниях", помещенных в конце настоящей работы. Цифры в последующем тексте дают ссылку на соответствующее примечание к данной главе. Напоминаем, кроме того, что почти каждая фраза трактата разъясняется в соответствующей главе "Комментария".

[2]Ввиду того, что в разных изданиях трактата дается различная разбивка на абзацы, часто даже нарушающая единство фразы, переводчик счел себя вправе произвести свою разбивку, исходя из признака законченности той или иной мысли.

[3]В комментаторской литературе существуют большие разногласия по вопросу о понимании слова "цзин". Ду Му предлагает значение "измерять". Такое толкование может быть поддержано особым, а именно техническим значением этого слова, применяемым в строительном деле; в этой области "цзин" означает: производить обмер участка, предназначенного для постройки. Поскольку такой обмер представлял первое действие строителя, то это слово получило более общий смысл: делать предварительный расчет в начале какого-либо предприятия вообще. В пользу такого понимания "цзин" говорит также возможное сопоставление этого слова со стоящим несколько дальше "цзяо", имеющим, смысл "взвешивать", в дальнейшем – "сопоставлять". Поскольку "цзяо" может считаться параллельным "цзин", постольку выходит, что слово "цзин" правильнее всего перевести соотносительно слову "взвешивать" словом "измерять".

Такое толкование имеет за собой серьезные основания, но и все же останавливаюсь на другом и передаю "цзин" по-русски словами "класть в основу". Основное, действительно первоначальное значение "цзин", как известно, идет из области не строительного дела, а ткацкого. Словом "цзин" обозначалась основа ткани, в противоположность слову "вэй" , которым обозначался уток. При этом, согласно технике самого процесса тканья, основа, т. е. продольные нити, остается все время тканья неподвижной, т. е. именно составляет "основу", в то время как уток, т. е. поперечные нити, на эту основу накладывается. Таким образом, в техническом языке, как глагол, это слово означает "ткать основу", а в общем смысле – "закладывать основу", "класть что-либо в основу". В этом именно смысле понимают "цзин" в данном месте Чжан Юй и Ван Чжэ. Что же касается параллелизма с "цзяо", то это вопрос понимания всего места в целом – по отношению к общему содержанию главы. Если переводить "цзин" параллельно с "цзяо" ("взвешивать") словом "измерять", то обе фразы будут говорить о двух равных и в общем близких по смыслу действиях: войну измеряют тем-то, взвешивают тем-то. Но, как видно из всего содержания главы, – это "совершенно две разные вещи. "Пять элементов" – совершенно другое, чем семь расчетов": и смысл другой, и форма изложения другая, и постановка вопроса иная. Поэтому здесь параллелизм не двух одинаковых или близких действий, а параллелизм двух различных действий: одно кладут в основу, с помощью другого производят расчеты." К тому же, как это указано в переводе, против непосредственного сопоставления "цзин" и "цзяо" говорит и явно ошибочное помещение фразы с "цзяо" сейчас же после фразы с "цзин".

[4]Слова, поставленные в переводе здесь и всюду, где следует, в скобки представляют повторение таких же слов в каком-либо другом месте трактата, причем там они вполне уместны, будучи тесно связаны с общим контекстом, здесь же – явно излишни. Так, например, в данном случае эти слова повторяются несколько ниже – в п. 4, где им по содержанию и надлежит быть.

[5]Слово "шан" можно было бы взять в значении "высшие", "правители". Не делаю этого потому, что в таком значении оно обычно употребляется параллельно со словом "ся" – "низшие", "управляемые"; в данном же контексте слово "шан" противопоставляется слову "минь" – "народ"; обычно же понятию "народ" противопоставляется понятие "государь", "правитель". Поэтому и беру для "шан" не "высшие", не "правительство" и не "правители" – во множественном числе, а в единственном числе – "правитель".

[6]"Вей" беру в смысле глагола "и" , как то делает большинство комментаторов (Цао-гун, Ду Ю, Ду Му, Чжан Юй), т. е. в смысле "иметь сомнения".

[7]Выражение "ши чжи" можно понять двояко – в зависимости от того, какой смысл придать слову "чжи" . Если понять его в том значении, в котором оно выступает в сложном слове "чжиду" – "порядок", строй, "система" и т. п., выражение "шичжи" будет означать "порядок времени", "законы времени" и т. п. Возможно понять "чжи" и в духе. русского глагольного имени – "распоряжение", "управление", поскольку "чжи" может иметь и глагольное значение – "распоряжаться". "управлять". Так понимает это слово Мэй Яо-чэнь, который перефразирует выражение "шичжи" так: "справляться с этим своевременно", в нужный, подходящий момент. В трактате Сыма фа есть выражение, очень близкое по смыслу к этому месту Сунь-цзы: – "следовать за небом (т. е. за погодой – Н. К.) и соблюдать время". Лю Инь, объясняя это место, дает парафраз Сунь-цзы: [...] , т. е. "это (т. е. данное выражение Сыма Фа. – Н. К.) есть то, о чем говорится (у Сунь-цзы словами. – Н. К.): "мрак и свет, холод и жара .. справляться с этим своевременно" ). Кстати, этот парафраз Лю Иня выясняет, какое дополнение подразумевается при глаголе "чжи": слово "чжи" . несомненно, относится к предыдущему, т. е. к словам "мрак и свет, холод и жара". При таком толковании общая мысль Сунь-цзы может быть пересказана следующим образом: "Небо" – это атмосферические, климатические, метеорологические условия, время года, состояние погоды. С точки зрения ведения войны важно "справляться со всем этим своевременно", т. е. уметь приспосабливаться к климатическим условиям, к погоде и выбирать подходящий момент.

Я, однако, не останавливаюсь на такой расшифровке этого места текста. Мне кажется, что это место имеет определенную, четко выраженную структуру: это – определение некоторых понятий ("Путь", "Небо", "Земля" и т. д.), причем раскрытие содержания этих понятий делается в форме перечисления того, что входит в их состав. При этом отдельные элементы этого перечисления самостоятельны и имеют свое содержание, а не охватывают все предыдущее. Так и здесь речь идет явно о трех вещах: об явлениях астрономического характера (свет и мрак), о явлениях метеорологических и климатических (холод и жара) и о "порядке времени", т. е. о годе, месяцах, днях, сезонах и т. д.

[8]Мне очень хотелось в русском переводе передать выражения [...] каждое одним русским словом: "расстояние", "рельеф", "размер". Несомненно, что реально эти выражения это и означают. Но здесь меня остановило чисто филологическое соображение. Перевести так можно было бы в том случае, если бы эти выражения являлись отдельными словами. Мне кажется, для автора текста они были словосочетаниями. На такое заключение наталкивает последующее выражение [...] которое во всем трактате Сунь-цзы никогда не употребляется иначе, как сочетание двух самостоятельных слов. Впоследствии и оно стало одним словом "жизнь" – в том смысле, в котором мы употребляем это слово в таких фразах, как "это – вопрос жизни", т. е. где одним словом "жизнь" разом обозначаются понятия "жизнь" и "смерть" (ср. аналогичное русское слово "здоровье", покрывающее понятия "здоровья" и "болезни"). Но, повторяю, у Сунь-цзы это все еще два самостоятельных понятия. А раз так, то по законам параллелизма и согласно общему контексту приходится считать, что и первые три выражения представляются словосочетаниями.

[9]Из всех многочисленных и разноречивых толкований трудных терминов [...] выбираю толкование Мэй Яо-чэня, безусловно, [...] ближе всего находящееся к общему конкретному складу мышления Сунь-цзы и к его стремлению стараться всегда говорить о вещах, ближайшим образом касающихся военного дела. Поэтому и останавливаюсь на таких переводах этих трех понятий: "военный строй", "командование", "снабжение".

[10]Перевожу выражение [...] словом "войско", считая, что переводить каждый иероглиф в отдельности ( "бин" – строевой состав, "чжун" – нестроевой состав) не следует, так как, вероятнее всего, в данном случае мы имеем по-китайски одно слово, передающее общее понятие "войска" – во всем его составе.

Тут же встречаются в первый раз слова, обозначающие различные категории военных: "ши" и "цзу". Повсюду у Сунь-цзы эти слова употребляются как наиболее общие обозначения офицеров и рядовых, командиров и солдат. Ниже, в гл. IХ,15, а также в гл. Х,9 дается новый термин "ли", также противопоставляемый [...], т. е. "нижним чинам". Этот термин служит, по-видимому, обозначением командиров крупных частей [...], начальствующего состава армии.

В главе Х,9 приводится и термин "дали", под которым разумеются главные из этих высших начальников, непосредственные помощники командующего, обозначаемого всюду у Сунь-цзы иероглифом "цзян".

Несомненно, по своему происхождению все эти термины не являются непосредственно военными обозначениями. Так, например, знак "ши" в древнем Китае обозначал людей, принадлежащих ко второму слою господствующего класса, вслед за [...]; иероглифом "цзу" обозначались слуги вообще, прежде всего – из рабов; иероглиф [...] применялся для обозначения лиц, принадлежащих к аппарату управления. Таким образом, эти названия не только раскрывают нам структуру древней китайской армии, но и проливают свет на классовую сторону ее организации, по крайней мере – в ее истоках. Во времена Сунь-цзы, как об этом свидетельствует сам трактат, солдатами были отнюдь не рабы: из указания, что рекрута давал один двор из восьми, явствует, что основную массу солдат составляли члены земельной общины.

[11]Согласно общепринятому преданию, Сунь-цзы написал свой трактат для князя Холюй, на службе у которого он находился. Ввиду этого эти слова могут рассматриваться как прямое обращение к князю, приглашение принять методы, рекомендуемые им, и попробовать применить их на практике, причем автор считает возможным заявить, что в случае надлежащего понимания и применения его методов победа обеспечена. С целью же большего воздействии на князя Сунь-цзы прибегает к своего рода угрозе: он предупреждает, что если князь не воспользуется его советами, он от него уйдет, перейдет на службу к другому князю и таким образом лишит князя своей помощи.

Чжан Юй предлагает несколько иное толкование этой фразы: он принимает слово "цзян" не в значении "полководец", а в смысле служебного слова для обозначения будущего времени. В таком случае вся фраза получила бы по-русски следующий вид: "Если вы, князь, усвоите мои приемы, я у вас останусь, если вы их не усвоите, я от вас уйду". Однако я остановился на форме перевода, основанной на понимании слова "цзян" в смысле "полководец". Основание для этого следующее: во-первых, во всем трактате Сунь-цзы нет ни одного случая употребления этого слова в значении показателя будущего времени, во-вторых, слово "полководец" здесь вполне приложимо к князю, который сам командовал своей армией. 06 этом говорит Чэнь Хао: "В это время князь вел войны, причем в большинстве случаев сам являлся полководцем".

Существует и еще одно грамматически возможное истолкование этого места: "Если полководец станет применять мои расчеты, усвоив их... и т. д., оставьте его у себя. Если полководец станет применять мои расчеты, не усвоив их... и т. д., удалите его". Однако, мне кажется, что общая ситуация, особенно при разъяснении Чэнь Хао, делает более приемлемым понимание, данное в переводе.

[12]Предлагаю для очень трудного слова "цюань" в данном тексте русское "тактика", "тактический маневр", "тактический прием". Соображения, заставившие меня выбрать такой перевод, приведены в комментарии к этому месту текста, так что повторять их здесь излишне. Укажу только попутно на то, что русское слово "стратегия" я предлагаю для перевода – по крайней мере в древних военных текстах – китайского слова "моу". Только при таком переводе это слово получает вполне реальный смысл, делающим удобным и простым перевод таких словосочетаний, как,. например, названия глав в трактате Вэй Ляо-цзи (гл.V) и (гл. VI) – "тактика наступления" и "'тактика обороны". При таком переводе эти заглавия вполне точно передают содержания глав. В пользу этого перевода говорит и обычное обозначение военных теоретиков и писателей – "цюаньмоуцзя". Так они называются в "Ханьской истории", в отделе "Ивэнь-чжи": – "военные стратеги". "Цюань-моуцзя" соответствует в точности русскому "стратегия", поскольку у нас понятие "стратегия" в широком смысле объединяет оба понятия – "стратегию" и "тактику", а под "стратегом" понимают и стратега в узком смысле слова и тактика; и исторически слово "стратег", которым называли и полководца и теоретика военного дела в древней Греции, в точности соответствует тем лицам, о которых говорят отделы "Цюаньмоуцзя" в китайских династийных историях. Само собой разумеется, что в настоящее время для этих понятий – стратегия и тактика – в китайском языке существуют совершенно другие слова.

[13]Китайское [...] не вполне покрывается русским "обман". Содержание этого китайского понятия охватывает то, что мы передаем словами "обман" и "хитрость". Поэтому и те приемы, которые дальше рекомендует Сунь-цзы, частью относятся к тому, что мы назвали бы обманом, частью к тому, что мы охарактеризовали бы как хитрость. Не желая давать в русском переводе два слова на место одного китайского, останавливаюсь на слове "обман", поскольку и под "хитростью" у нас разумеются непрямые и именно большей частью обманные ходы в достижении своих целей.

[14]Выражение "мяосуань" имеет вполне конкретный смысл. В эпоху Сунь-цзы храм предков – "мяо", находившийся на дворцовой территории, обычно в восточной части ее, являлся помещением для важнейших собраний советников правителя. Это был, так сказать, "зал совета". Естественно, что перед войной здесь устраивался военный совет, на котором взвешивались все шансы войны и вырабатывался план действий. Поэтому выражение "мяосуань" имеет смысл "план войны, принятый на военном совете", до ее начала, т. е. предварительный план войны. Однако, поскольку на дворцовом совете обсуждали не только вопросы войны, выражение "мяосуань" имело общее значение – всякого предварительного плана, выработанного на совете; в дальнейшем же это слово стало означать план или расчет, выработанный на основании предварительного размышления или обсуждения, т. е. вообще предварительный расчет.

О том, что территория храма предков служила местом для важнейших церемоний и собраний, мы узнаем, в частности, и из трактата У-цзы, где рассказывается о пирах, устраивавшихся на дворе храма предков в честь отличившихся на службе государству (У-цзы, VI, 1).

[15]Термины "чичэ" и "гэчэ", представляющие наименования различных видов колесниц, употреблявшихся в древней китайской армии, вызывают несколько разноречивые толкования. Цао-гун и Мэй Яо-чэнь определяют первый как "легкие колесницы", второй как "тяжелые колесницы". Ли Цюань называет первые "боевыми колесницами", вторые – "легкими колесницами". Ду Му понимает так: "легкие колесницы" – это боевые колесницы, на которых в древности вели бой; что же касается "гэчэ", то это, по его мнению, обозные, тяжелые колесницы, на которых перевозили оружие, вещи и снаряжение. Чжан Юй истолковывает эти термины по-иному: первые – это, по его мнению, колесницы для нападения, вторые – для обороны. Таким образом, совершенно ясно значение первого термина – "чичэ": это колесницы, предназначенные для боя; их называют то "легкими колесницами", то "боевыми колесницами", то "наступательными колесницами". Сомнение вызывает второй термин: боевые ли это колесницы или только обозные фургоны? Ду Му считает их именно последними, но Чжан Юй полагает, что они являются также боевыми колесницами, только предназначенными для обороны. Другие комментаторы, не объясняя их назначения, называют их "тяжелыми колесницами". Однако Ли Цюань неожиданно именно к ним прилагает термин "легкие колесницы", противопоставляя их "боевым колесницам", в то время как Ду Му именно "боевыми колесницами" называет только "легкие".

Я считаю, что Ду Му прав в том смысле, что первые, т. е. легкие колесницы, есть в точном смысле этого слова боевые, вторые же, т.е. тяжелые колесницы, являются прежде всего обозными. Мне кажется это верным по той причине, что на первых колесницах – очень подвижных и легких – помещались три тяжеловооруженных воина, ведшие бой, вокруг же располагались пехотинцы – 72 человека. Для быстроты продвижения эти колесницы были запряжены четверкой коней, покрытых кожаными панцирями для защиты от стрел. Ясно, что они предназначались для боя. Тяжелые колесницы для боя не годились уже по своей громоздкости. В трактате У-цзы упоминается, что их строили иногда размером "больше дома" (У-цзы, Введение). кроме того, в них запрягали 12 волов, что одно указывает на их малоподвижность. К ним придавали также нестроевой состав – кашеваров, каптенармусов, конюхов, чернорабочих для подноски топлива и воды, всего 25 человек. Следовательно, они явно не предназначались для боя, по крайней мере для наступательных операций. Но в то же время они делались исключительно хорошо защищенными от стрел. В трактате У-цзы описывается, что их сверху донизу обивали кожами, прикрывали кожами колеса и т. д. (У-цзы, Введение). Поэтому, если во время похода легкие колесницы естественно шли впереди, а тяжелые сзади, то на стоянках легкие располагались внутри, тяжелые снаружи, образуя как бы укрепленный лагерь. Во время же боя тяжелые колесницы ставились позади фронта сплошной стеной и служили укрытием для своих солдат. Таким образом, когда Чжан Юй называет тяжелые колесницы оборонительными, он прав: это – большие, так сказать, бронированные обозные фургоны, используемые и как укрытие и при обороне.

[16]Комментаторы пробуют определять, чему равнялась та тысяча миль, о которой говорит Сунь-цзы, в мерах их времени. Если взять самого близкого к нам по времени комментатора (из старых, конечно), который затрагивает этот вопрос, – Сорая, то он исчисляет один чжоуский фут в 7.2 японских дюйма его времени, 8 чжоуских футов составляют 1 сажень, т. е. 5 футов и 7.6 дюйма японских; одна миля равна З00 саженей, т. е. 172 сажени и 8 футов японских, иначе 4 те и 48 кэн, 1000 миль, таким образом, равна 4800 японских те, т. е. несколько более 133 японских миль. В переводе на европейские меры это будет около 450 км. Считаясь с тем, что чжоуский фут был в эпоху Чжоу не везде одинаков, Сорай допускает колебание этой цифры от 100 до 133 японских миль, т. е. приблизительно от 350 до 450 км (Сорай, цит. соч., стр. 30). Впрочем, как об этом говорилось и в комментарии, вряд ли есть какая-нибудь надобность в этих точных вычислениях: текст Сунь-цзы не следует понимать в данном случае буквально, а принимать его выражение "1000 миль" за общее обозначение далекого расстояния.

[17]О слове "князь" здесь и всюду ниже см. примечания к главе II.

В переводе текста II главы мною употребляется слово "князья". Так я передаю по-русски китайское обозначение "чжухоу". Такой перевод является обычным в китаеведческой практике и я не нахожу нужным его менять. К тому же я считаю его правильным и по существу, т. к. русское слово "князья" может служить и служит общим обозначением владетелей представленных в истории различных типов государственных образований, за исключением носителей верховной власти, стоящей – номинально или фактически – над властью отдельных "князей". Именно такой смысл и имеет китайское чжухоу. В связи с этим предупреждаю, что всюду в дальнейшем у меня будет встречаться слово "князь". Этим общим наименованием я позволяю себе передать все те титулы владетельных князей, которые существовали в период Чуньцю. Как известно, это – титулы "гун", "хоу", "бо", "цзы и "нань". Конечно, в этих разных титулах отражается известная градация в положении (по крайней мере, в "юридическом" смысле) правителей отдельных владений того времени, но мне кажется, что отразить эту градацию в переводе следует только тогда, когда переводится текст, где эта градация играет существенную роль. Когда же этого нет, всех этих владетелей можно обозначать общим словом "князья", тем более, что такое общее обозначение их существует и в китайской истории: это – слово "чжухоу", т. е. как раз то, которое в этой главе и дано. При этом как в русском слове "князья" один из титулов служит обобщающим обозначением всех прочих, так и в китайском "чжухоу" в качестве обобщающего обозначения взят также один из титулов – "хоу".

Я употребляю русское "князь" для обозначения владетелей времен Чуньцю, входящих в общую категорию "чжухоу", но не для обозначения Чжоуских правителей, титул которых был, как известно, "ван". Этот титул я передаю русским "царь". Конечно, это возможно только для тех времен, ко не для позднейших, когда "ван" получило значение "князь", "принц". Для передачи еще одного титула, встречающегося в памятниках того времени, титула "ди", я сохраняю принятый перевод "император". Поясняю, что во всех этих случаях я говорю о переводческой передаче китайских обозначений; вопрос об историческом существе той власти, которая обозначалась каким-либо из этих титулов, совершенно особый.

[18]Слово "чжун-юань" я перевожу здесь русским "страна". Собственно говоря, этим словом обозначалась центральная равнинная часть территории Китая, расположенная по течению Хуанхэ, особенно земли, составляющие ныне провинции Шаньдун и Хэнань.

Некоторые комментаторы так и считают, прибегая в связи с этим к крайне искусственному толкованию этого места трактата, как это делает, например, Сорай. Основой такого их толкования служит соображение, что Сунь-цзы, находившийся в княжестве У, не мог назвать так территорию своего княжества: оно было расположено к югу от Янцзы-цзяна по нижнему течению этой реки. Однако не нужно забывать, что это же слово получило значение "страны" вообще. Поэтому вполне возможно, что в таком смысле оно и здесь употреблено.

[19]Выражение "цюню" одни понимали как "волы, поставляемые сельскими общинами", другие – как "большие волы", основываясь на том, что слово "цю" может значить "большой". Я ставлю по-русски просто слово "волы", считая в то же время, что предыдущий текст совершенно ясно указывает, что здесь речь идет о волах, поставляемых общинами. Оснований для того, чтобы считать слово "цю" в сочетаниях "цюи" и "цюню" различным по смыслу, нет никаких, тем более, что речь все время идет об одном и том же. Кроме того, нигде во всем трактате нет ни одного случая употребления иероглифа "цю" в значении "большой". Поэтому толкование Ли Цюаня, к которому с некоторыми оговорками присоединяется и Сорай, должно быть безусловно отвергнуто.

[20]Я позволил себе на место китайских "чжун" и "дань поставить русские "фунт" и "пуд". Конечно, это не соответствует действительным весовым соотношениям этих мер. Кроме того, китайские "чжун" и "дань" – меры сыпучих тел, а не веса, и по-русски следовало бы взять что-либо вроде "четверти" и "гарнца". Но дело здесь не в точных мерах. Сунь-цзы просто указывает на то, что известное количество провианта и фуража, полученное на месте, по своему значению во много раз превышает то же количество, доставляемое издалека, или, иначе говоря, экономически гораздо выгоднее получить то, что нужно, на месте, чем возить издалека. Так как в данной фразе Сунь-цзы единственно важна именно эта мысль, я и позволил себе, чтобы сразу сделать ее ясной для русского читателя, на место ничего не говорящих русскому слуху названий древних китайских мер подставить знакомые русские слова. О реальной величине "чжун" и "дань" сведения дают все комментаторы. Кода в переводе на современные японские меры исчисляет один чжун в шесть коку и четыре то, один дань – в 20 коку (Кода и Оба, цит. соч., стр. 81). Это составляет 32.7 бушеля (1 чжун) и 99.2 бушеля (1 дань).

[21]Сорай дает совершенно иное толкование этому месту II главы. По его мнению, Сунь-цзы здесь говорит о том, чтобы передать отнятые от противника колесницы самим же сдавшимся неприятельским воинам, именно тем, кто первыми изъявил покорность. иначе говоря, Сорай предполагает, что захват колесниц противника происходит путем сдачи воинов противника. Таким образом, можно воздействовать на психологию сдавшихся и привлечь их на свою сторону, а с другой – подействовать и на прочих, побуждая их к сдаче. Однако на всякий случай следует принимать и некоторые меры предосторожности, а именно: на колесницах вперемешку со сдавшимися следует рассадить и своих воинов или же сдавшихся раньше и уже проверенных, рассадить так, чтобы из троих воинов, составлявших команду колесницы, один или двое были вполне надежными.

Такое понимание основано на толковании одного слова текста – указательного местоимения "ци", которое в этом абзаце встречается два раза. Сорай считает, что это местоимение должно указывать на одно и то же. В первый раз оно встречается в словосочетании "отдай в награду тем, кто первым..." и т.д., во второй раз – в словосочетании "перемени на них (собственно: "те") знамена". Так как во втором случае совершенно ясно, что местоимение "те" указывает на знамена, находящиеся на отнятых колесницах, то и в первом случае "тем" должно относиться к противнику, т. е. фраза должна иметь смысл "отдай их в награду тем, кто первым сдался" (Сорай, цит. соч., стр. 45).

Эта аргументация вполне основательна, но все же принять толкование Сорая нельзя. Ведь, если следовать его толкованию, то слово "дэ" нужно будет понимать, как "сдаваться", в то время как оно означает "овладевать". Могут сказать, что это чисто словарный подход к делу. Вряд ли это, однако, правильно: в знаменитом приказе У-цзы перед битвой при Си-хэ, приведенном в VI главе его трактата, именно этот глагол употреблен в приложении к колесницам, и именно в смысле "захватывать". "Командиры и солдаты, – говорит этот полководец, – каждому из вас предстоит встретиться – кому с колесницами противника, кому с его пехотой, кому с его конницей. Помните, что если каждая колесница не захватит ("дэ") колесницы противника, каждый всадник не захватит его всадника, каждый пехотинец не захватит его пехотинца, пусть мы и разобьем его армию, все равно заслуг не будет ни у кого". Совершенно ясно, что этот глагол применяется именно в смысле захвата трофеев. Поэтому понимание его как "сдаваться" представляет исключительную натяжку. Далее, если следовать Сораю, то глагол "перемешивать" следует отнести к солдатам: "перемешай солдат на колесницах – своих с только что захваченными". Но грамматически ясно, что в словосочетании "чэ цза" этот глагол относится к колеснице, других слов в этом сочетании нет и не может даже подразумеваться, так как последующий знак свидетельствует, что мысль словосочетания закончена. В таком случае получается вполне реальный смысл: перемешать, смешать захваченные колесницы со своими, т. е. включить их в состав своих сил. Два же одинаковых местоимения можно отнести к колесницам противника и перевести всю фразу так: "раздай (их) в награду тем, кто первым их захватил, и перемени на них знамена".

[22]Считаю возможным дать русские наименования "взвод", "батальон" и т.д. на том основании, что относительно, с точки зрения последовательности войсковых подразделений, эти наименования соответствуют китайским. В китайской армии – по данным Чжоу ли – в период Чжоу самым мелким подразделением была пятерка (кит. "У"), к ней я прилагаю, русское название "взвод"; соединение из пяти взводов, т. е. 25 человек, составляло следующую единицу, переводимую словом "рота" (кит. "лян") далее идет батальон – соединение из четырех рот, 100 человек (кит. "цзу"); затем бригада (кит. "люй") – соединение из пяти батальонов, т.е. 500 человек; далее идет дивизия (кит. "си") – соединение пяти бригад, т. е. 2500 человек; пять дивизий, т.е. 12500 человек, составляли армию (кит. цзюнь). Однако самым крупным соединением во время похода были "три армии", т. е. войсковая группа в 37 500 человек, в которой одна армия, располагающаяся впереди, получала значение авангардной, другая, которая располагалась в центре и при которой находился главнокомандующий, называлась центральной, а третья, прикрывающая тыл, была армией арьергарда. В переводе к такой группе я также прилагаю русское слово "армия", так как, несомненно, китайское "сань цзюнь" – три армии – понималось, как армия в широком смысле слова. Это были те силы, которые, по чжоускому праву, могло иметь так называемое "большое государство", т. е. с правителем с титулом "гун" или "хоу"; "средние государства" с правителем с титулом "бо" имели только две армии, т. е. 25000 человек; "малые государства", с правителем с титулом "цзы" или "нань" могли иметь только одну армию, т. е. 12 000 человек. Сам же чжоуский ван – имел шесть армий, т. е. 75 000 человек. Поэтому несомненно, что все эти названия – "лю цзюнь", "сань цзюнь", "лянь цзюнь" и "цзюнь" имели значение "армии" в широком смысле слова.

Заметим попутно, что это положение об армиях требует больших оговорок. Нам известно, например, что гун и хоу могли иметь тысячу боевых колесниц. Если же учесть, что каждой колеснице придавалось сто человек строевой и нестроевой команды, получается, что такой правитель мог иметь стотысячную армию. Кроме того, из других трактатов по военному искусству мы узнаем о несколько иной системе войсковых подразделений (например, у Вэй Ляо-цзы, в Лю тао, в "Диалогах" Ли Вэй-гуна). Несомненно, что не только подвергался различным изменениям чжоуский устав, но вырабатывались свои порядки в разных крупных и по существу совершенно независимых от чжоуского дома княжествах или царствах.

[23]В тексте трактата, приводимом "Камбун тайкэй", воспроизводящем, как сказано в вводной части настоящей работы, циньскую редакцию, стоят иероглифы [...]. Это значит, что речь идет о потерях только офицерского состава. Считая, как это делает большинство комментаторов, это явно нелепым, перевожу это место согласно тексту, приведенному в Тун дянь, где дается [...].

[24]Слово "моу" передано по-русски в зависимости от контекста в одних случаях русскими словами "замыслы", иногда – "планы", в других – "стратегия" (аргументацию в пользу такого перевода см. в примечании 9 к главе 1). Словосочетание "моу гун" в контексте всего этого абзаца переводится здесь как "стратегическое нападение".

[25]Слово "фу" употребляется главным образом метафорически – в смысле "помощник". Считаю, однако, что здесь Сунь-цзы прибегает к образному сравнению и поэтому беру это слово в его первоначальном значении – чека, крепление колеса у телеги. О том, что здесь – сравнение, говорят два следующих слова: "чжоу" и в особенности "си" – "плотный" и "щель". Эти понятия приложимы именно к чеке, креплению, которое может быть пригнано плотно и может разойтись так, что получится шель, промежуток.

[26]Фраза, представляющая большие грамматические трудности. По-видимому, это чувствовали и старые китайские читатели Сунь-цзы, так как в некоторых изданиях слова "государь" (цзюнь) и "армия" (цзюнь) переставлены одно на место другого (ср. Сорай, цит. соч., стр. 59). Несомненно, что при такой перестановке понимание этой фразы облегчается это более привычная грамматическая форма выражения мысли – "таких вещей, в которых в армии проявляется бедствие по вине государя, три". Однако особенность китайской грамматической формы в этом месте не имеет значения: смысл в обоих случаях будет один и тот же.

[27]Сорай дает совершенно иное толкование этой фразе. Он считает, что здесь речь идет о введении в управление армией на равных правах с полководцем "инспектора армии" (цзяньцзюнь), которому поручалось наблюдение за армией и особенно за полководцем. Сорай указывает, что правители часто не доверяли полководцам и опасались всяких неожиданностей с их стороны, почему и назначали особых инспекторов из числа своих приближенных, пользующихся полным доверием. Помимо двоевластия, получающегося в армии вследствие наличия такого инспектора, по мнению Сорая, возникает и тот вред, что такой инспектор, как правило, не знал военного дела и не мог участвовать в руководстве армией. Отсюда и "растерянность в армии" (Сорай, цит. соч., стр. 60 – 61).

Считаю это толкование чрезвычайно искусственным. Насколько оно является притянутым извне, а не основанным на данных текста, свидетельствует тот факт, что Чжан Юй дает совершенно такое же толкование следующей фразе текста, говорящей совсем о другом, сравнительно с этой фразой. Мне кажется, что и с точки зрения чисто лексической и с точки зрения общего контекста всего данного раздела трактата слова [...] следует понимать так, как понимают их Цао-гун и Ду Ю.

[28]Чжан Юй иначе понимает это место. Ему кажется, что Сунь-цзы имел здесь в виду назначение в армию, помимо командующего, еще особого "инспектора армии" (цзяньцзюнь), как это звание стало называться в позднейшие времена. Короче говоря, Чжан Юй понимает это место так же, как Сорай понимает предыдущее. Некоторые основания у него имеются: это наличие слова "жэнь" – "назначение", отправляясь от которого можно прийти при желании и к такому пониманию, тем более, что назначение инспекторов, по-видимому, широко практиковалось, особенно в более поздние времена.

Трудно, конечно, с уверенностью утверждать, что Чжан Юй ошибается; слишком кратки и общи формулы Сунь-цзы. Но все же мне кажется, что если Чжан Юй понял предыдущее положение Сунь-цзы так, как его поняли Цао-гун и Ду Ю, он должен был понять так же, как они, и это положение. Форма, в которую облечены оба положения, абсолютно одинакова, и различие состоит только в том, что в первом положении стоит слово "управление армией", во втором – "назначение в армию". Следовательно, если Чжан Юй первое положение понял как указание на недопустимость управлять армией на тех же началах, как и государством, он должен был принять второе положение, как указание на недопустимость производить назначения в армию на тех же началах, как и в государстве. При таком понимании это положение будет логическим развитием того же принципа, который заложен в предыдущем.

[29]Словами "глубины преисподней" и "высота небес" переведены китайские "цзю ди" и "цзю тянь", буквально "девятая земля" и "девятое небо". Само собой разумеется, что эти понятия в определенной области имели конкретное значение и притом различное в зависимости от сферы приложения. Так, например, по версии, передаваемой Чэнь Хао, выражением [...] – "верх девятого неба" – обозначался "день тигра" в третьей луне весны, "день лошади" в третьей луне лета и "день обезьяны" в третью луну осени, а также "день крысы" в третью луну зимы; "низом девятой земли" ([...]) называли "день обезьяны" третьей луны весны, "день крысы" третьей луны лета, "день тигра" третьей луны осени и "день лошади" третьей луны зимы. Есть и другие значения, свидетельствующие о том, что эти выражения играли роль терминов из области циклического счета времени. Однако а общем языке эти слова употреблялись как метафоры. Путь к такому употреблению открывался самым буквальным их значением – "девятая земля" и "девятое небо". Это ассоциировалось с представлениями о девяти кругах подземного мира и о девяти сферах небес. Поскольку же число девять, как это отражено в И-цзине, считалось в определенной системе пределом числа, понятие "девятая земля" означало "самые глубины преисподней", понятие "девятое небо" – "самая высшая сфера небес". Поэтому я и счел себя вправе в переводе взять именно эти русские выражения, как вполне соответствующие китайским "цзю ди" и "цзю тянь" в их метафорическом применении.

[30]Словами "легкое перышко" передано китайское словосочетание "цю хао" , буквально означающее "осеннее перо". Ввиду того, что перья у птицы к осени отрастают, и кончики их делаются тонкими и заостренными, образ "осеннее перо" стал применяться как метафора тонкого и легкого.

[31]Позволяю себе и здесь, как и во II главе, при передаче китайских мер подставить русские выражения: "и" – "рубль", "чжу" – "копейка". Сунь-цзы прибегает к таким мерам отнюдь не для обозначения точной стоимости, а исключительно для указания на соотношение. Поэтому и в переводе следует отразить именно это соотношение, причем теми же средствами, как и автор, т. е. обращаясь к денежным обозначениям. Один "и" равняется 480 чжу, в старом китайском исчислении он соответствовал 20 ланам.

[32]Можно определить высоту, которую имеет здесь в виду Сунь-цзы: это будет около 1800 м.

[33]Так как для Сунь-цзы в этом месте важна не конкретная картина боевого расписания армии, а лишь принцип такового, я и ограничился приведением в комментарии лишь одной формы такой организации армии, самой типичной. Но что такая система подразделений была далеко не единственной, свидетельствуют другие трактаты по военному искусству. Так, например, Вэй Ляо-цзы упоминает о несколько иной системе подразделений: пятерка (у), или взвод, десяток (ши); пять десятков составляли роту (шу), две роты, т. е. 100 человек, – батальон (люй) (Вэй Ляо-цзы, гл. ХIV, стр. 42). В Ханьскую эпоху была другая система подразделений; о ней упоминает в своих комментариях Чжан Юй: сначала также была пятерка (ле), далее шел десяток (хо), затем – полусотня (дуй); две полусотни составляли сотню (гуань), две сотни составляли батальон (цюй), два батальона, т. е. 400 человек, составляли полк (бу), два полка, т. е. 800 человек, составляли бригаду (цзяо) две бригады, т. е. 1600 человек, – дивизию (бэй), две дивизии, т. е. 3200 человек, – армию (цзюнь).

[34]Понимание выражения "син мин" в смысле "построение" как это развито в предложенном комментарии, основано на толковании, данном Ду Му. Согласно Ду Му, слово "син" – "форма" означает "форму расположения" , слово "мин" – "значки и знамена", т. е. обозначения расположений. Как известно, в китайской армии именно таким способом обозначали каждую часть в общей системе боевого порядка, так что авангард имел свое специальное знамя, правый фланг свое и т. д. Поэтому названия знамен тем самым являлись и названиями частей. В трактате У-цзы указывается, что авангард обозначался знаменем с изображением красного коршуна, арьергард – знаменем с изображением черной черепахи, левофланговые части – знаменем синего дракона, правофланговые – знаменем белого тигра (У-цзы, III, 7).

Цао-гун дает другое толкование словам "син" и "мин". Он полагает, что под словом "форма" Сунь-цзы подразумевает значки и знамена, т. е. построение, под словом же "название" – гонги и барабаны, т. е. командные сигналы, так как в древней китайской армии команды подавали не голосом, а именно посредством этих инструментов. Я остановился на версии Ду Му, так как она, по-моему, более точно соответствует ходу мысли Сунь-цзы. Данная фраза представляет точное грамматическое повторение предыдущей, поэтому в этих двух фразах должен быть полный параллелизм и терминов. Следовательно, если в первой фразе термин "фынь-шу" есть одно понятие "подразделения", взятое в его двух признаках – части и численности, то и во второй фразе термин "син-мин" должен быть такого же типа, т. е. быть одним понятием, раскрытым с помощью двух признаков. Что тут речь идет о построении, признает и Цао-гун, но это обязывает его оба термина трактовать в сфере этого единого понятия. Если же понимать "син" как обозначение построения во всей полноте этого термина, то "мин" совершенно выпадает из этой сферы и должно обозначать какую-то другую категорию. О двух же различных категориях здесь не может быть и речи, почему я и считаю, что в данном случае правильнее понимает Сунь-цзы не Цао-гун, а Ду Му.

[35]Перевожу слово "сянь" русским "стремительный", исходя из толкования, даваемого этому слову Ван Чжэ: "Когда поток натыкается на кручи и теснины, у него образуется мощь". Иначе говоря, он берет образ горного потока, сила и стремительность течения которого возрастает вследствие крутых каменистых берегов и тесного ложа.

[36]Останавливаюсь на таком понимании этой фразы Сунь-цзы, так как считаю, что она должна стоять в непосредственной связи со всем предыдущим рассуждением. Поэтому толкую слово "юань" – "круглый" – в том смысле, в каком его понимают Ли Цюань и Хэ Янь-си. Ли Цюань считает, что слово "круглый" употреблено у Сунь-цзы в смысле "не имеющий ни передней, ни задней стороны", т. е. лишенный всякой формы. Хэ Янь-си также считает, что "круглый" имеет смысл "отсутствия правильных рядов", т. е. боевого порядка. Полагаю, что это толкование более правильно, чем все другие, так как понятие "круглый" в приложении к боевому построению древней китайской армии, несомненно, могло быть синонимом "расстроенный". Все формы построения, начиная от построения первоначального звена – взвода и кончая армией в целом, были четырехугольными. Солдаты строились рядами, т. е. прямыми линиями, эти шеренги располагались одна за другой, так что все было основано на принципе четырехугольника. Таким образом, "округление" построения означало нарушение этой четырехугольной формы, т. е. расстройство боевого порядка. Поэтому никак не могу согласиться с мнением Мэй Яо-чэня, Сорая и некоторых других комментаторов, считающих, что слово "круглый" в данном случае употреблено Сунь-цзы в смысле "подвижный". При таком понимании неизбежно толковать и образное выражение: "хуньхунь-хуньхунь" в подобном же смысле. Так и делает Ду Ю, который считает, что эти образы бурно мчащейся воды говорят о быстром и стремительном беге колесниц. Не могу согласиться с этим толкованием, так как считаю, что это образное выражение является строго параллельным образному выражению "фыньфынь-юньюнь" в первой фразе. Если то выражение, как это единодушно понимают все комментаторы, имеет смысл "смешаться", "перепутаться", то в условиях параллелизма обеих фраз и полного совпадения всех их элементов и это образное выражение не может иметь, так сказать, "положительного" смысла, оно так же, как и первое, должно указывать на признак какой-то дезорганизованности. Первая фраза, не вызывающая ни в ком сомнения, построена так: образное выражение, рисующее дезорганизованность, затем слова, определяющие эту дезорганизованность в точных выражениях, затем переходно-противопоставительное служебное слово и, наконец, основное сказуемое в форме отрицательной: "расстроить (такую армию) невозможно". Форма второй фразы абсолютно такая же; поэтому, если конечное сказуемое там будет "разбить ее невозможно" и если перед этим сказуемым стоит то же служебное слово, с неизбежностью вытекает, что и первая половина этой фразы, состоящая из образного выражения и двух терминов, должна быть чем-то противопоставляемым второй половине, т. е. тем же самым, чем по отношению ко второй половине является первая половина первой фразы. Таковы формальные основания моего перевода. Реальные же основания взяты из общего контекста всей этой главы и видны из комментария.

[37]Останавливаюсь на том понимании этого места, которое изложено в комментарии, следуя толкованию Сорая (цит. соч., стр. 120 – 122). В самом деле, Сорай совершенно прав, когда отвергает примитивное понимание этой фразы, будто бы Сунь-цзы говорит здесь о том, что отступающий идет так быстро, что его не могут даже догнать. Сорай рассуждает так: "Пусть полководец и обладает искусством скорохода, но его офицеры и солдаты – обыкновенные люди. Быстрота ходьбы у своих солдат и у солдат противника одинакова. Поэтому речь идет не о быстроте хождения", а о быстроте и неожиданности для противника самого отступления. Сорай удачно отводит и толкование Ду Му, который считает, что обе фразы Сунь-цзы следует объединить в одну, так что получается такой смысл: когда при наступлении противник не может устоять, это объясняется тем что ему нанесен удар по его "пустоте", т. е. по самому уязвимому месту. И тогда разбитый и обессиленный противник, естественно, не в состоянии броситься в погоню за победителем, повернувшим назад.

Сорай приводит исторические примеры, когда именно разбитый противник, пустившийся вслед за отходящим победителем, разбивал его. Очень известен один эпизод из войн Цао-гуна. Цао-гун осадил крепость, в которой заперся его противник Чжан Сю. Крепость хорошо держалась, и Цао-гун потерял надежду ее взять. Поэтому он снял осаду и отступил. Чжан, увидев это, вознамерился преследовать отступающего. Его советник Цзя Сю стал уговаривать его этого не делать. Однако Чжан Сю не послушался и все-таки бросился в погоню. Дело обернулось очень плохо для него. Цао-гун, предвидевший погоню, устроил засаду и разбил преследовавших. Тогда Чжан Сю обратился к Цзя Сю с такими словами: "Вы знали наперед, что я потерплю поражение. Вы должны знать и как мне одержать победу". Тот на это ответил: "Выступайте с преследованием тогда, когда вы разбиты ..." Чжан Сю послушался совета и с уцелевшими силами снова погнался за Цао-гуном. Тот, не предвидя более никаких опасностей со стороны только что разбитого противника, шел, не приняв никаких мер предосторожности, был застигнут врасплох и потерпел поражение.

Таким образом, действия китайских полководцев опровергают толкование Ду Му.

Неприемлемо также толкование и Ли Цюаня, который считает, что речь идет об отступлении настолько быстром, что противник не может догнать, причем дело не в том, что отступающий быстрее ходит, чем преследующий, а в том, что отступающие заблаговременно отослали вперед весь свой обоз и таким способом облегчили свое передвижение. Но во-первых, такое толкование выведено не из текста, а из домысла комментатора; во-вторых, когда отступление производится быстро, оно бывает вызвано необходимостью, и тогда трудно ожидать возможности заблаговременно отправить далеко свой обоз; в-третьих, преследующие, оставляющие за собой тыл вполне обеспеченным, совершенно не обязаны тащить за собой обоз, который замедлил бы их продвижение. Другие комментаторы дают толкования либо слишком узкие, либо частичные. Поэтому я и остановился на толковании Сорая, так как оно имеет то преимущество перед прочими, что вводит эти фразы Сунь-цзы в общий контекст этого раздела.

[38]Перевожу китайское "йо" русским "мало", следуя большинству комментаторов (Ду Ю), Ду Му, Хэ Янь-си, Мэй Яо-Чэнь), считающих, что это слово равно по смыслу слову "шао" , При переводе получается как будто тавтология: естественно, что если я нападаю на немногих, то сражающихся со мной мало. По-видимому, это обстоятельство заставляет Чжан Юя относить это слово не к противнику, а к себе. Он говорит: "Когда с многочисленным и сильным войском ударяют на немногочисленное и слабое войско противника, затрачивать сил для победы приходится мало, а результат получается большой". Но это толкование (вполне правильное по существу) заставляет относить слово "йо" к себе, а не к противнику. Однако это грамматически невозможно, так как из конструкции ясно, что оно является сказуемым к предыдущему словосочетанию с "чжэ", под чем разумеется "тот, кто со мной сражается", т. е. противник. Сорай толкует это слово в смысле "важный пункт" у противника, пункт, имеющий для него существенное значение. Но и это толкование должно быть отвергнуто по той же грамматической причине: в таком понимании это слово не может служить сказуемым к "чжэ". Наиболее правильно, как мне кажется, толкует это слово Ду Ю, который считает, что оно охватывает смысл двух слов: "шао" и "и шэн", т. е. "мало" и "легко победить". На этом толковании я и остановился.

[39]Существует мнение, на которое ссылается Сорай, что выражение "юэжень" следует понимать не как собственное имя "юэсцы"– жители княжества Юэ, а как словосочетание "превосходить других людей". Однако все комментаторы единогласно принимают это выражение за собственное имя и видят в этом месте трактата отражение той конкретной исторической обстановки, в которой он был создан. Считают, что Сунь-цзы написал свой трактат для князя Холюй, у которого он находился на службе. Княжество У тогда состояло в войне с соседним княжеством Юэ. Поэтому в этой фразе "у" толкуется как самообозначение автора трактата, т. е. Сунь-цзы.

[40]Перевожу сочетание "шэнбай" одним словом "победа", так как считаю, что это одно сложное слово, образованное, как это часто бывает, из двух противоположных понятий для обозначения третьего. Беру из этих двух слов слово "победа" потому, что в русском обычно такое положительное понятие берется в качестве обобщающего два противоположных.

[41]Перевожу выражения "дэши" , "дунцзин" и "сышэн" двумя словами "достоинства и ошибки", "движение и покой", "жизнь и смерть" отчасти по стилистическим соображениям: те три фразы, в которые эти выражения входят, составляют одно целое вместе с четвертой. Там же на соответствующем месте стоит параллельное выражение "избыток и недостаток", явно состоящее из двух самостоятельных слов.

[42]Чэнь Хао, Мэн-ши, Цзя Линь и Мэй Яо-чэнь понимают это место совершенно иначе. Они относят слово "форма" ("син") к противнику, и, таким образом, вся фраза Сунь-цзы толкуется, говоря словами Мэй Яо-чэня, так: "Место жизни и смерти противника я вижу и узнаю по его форме". Не могу присоединиться к этому толкованию по двум соображениям. Во-первых, совершенно такое же словосочетание "синчжи" уже раз встретилось у Сунь-цзы – в главе V, в словах "когда тот, кто умеет заставить противника двинуться, показывает ему свою определенную форму, противник обязательно идет за ним". Там смысл этого словосочетания не вызывает никаких сомнений. Зачем же здесь придавать ему новое и грамматически очень натянутое значение? Во-вторых, общий контекст этого слова и в особенности этого раздела имеет в виду не пассивное состояние ведущего войну, а его активные мероприятия. Всюду речь идет о выяснении "пустого" и "полного" у противника и выяснении именно не путем наблюдения, а посредством действий: умения пользоваться "полным" и "пустым" у себя. В этом весь смысл, все содержание главы. Таким образом, уже по этому одному толкование указанных комментаторов не может быть принято.

[43]Можно было бы при переводе переставить местами словосочетания "хэ цзюнь" и "сюй чжун", т. е. сказать не "формирует армию и собирает войска", а "собирает войска и формирует армию". Мэй Яо-чэнь именно так и толкует эти два словосочетания. Чжан Юй выражение "сюй чжун" понимает как [...], т. е. в смысле "собирает войско и придает ему боевой порядок". Это толкование было бы вполне приемлемым, если бы Чжан Юй раскрывал так содержание выражения "сюй чжун", но он на деле не раскрывает его, а повторяет его буквально, т. е. дает те же слова "собирает войско" и к этому присоединяет совершенно новое словосочетание – "придает ему боевой порядок". Реально это верно, но в тексте этого нет. Также очень искусственно толкование Ван Чжэ, который считает, что выражение "формирование армии" касается формирования обычного состава "трех армий", т. е. 37 500 человек, "собирание же войска" указывает на сбор двойного состава, т. е. 75 000 человек.

[44]Слово "хэ" толкуется как "цзюнь мынь", т. е. "лагерные ворота", которые так и назывались "хэ мынь". Наименование "ворота мира", которое придано лагерным воротам, иногда предлагают понимать как указание на мир и согласие, царящие или долженствующие царить в лагере между командирами и солдатами (Сорай, цит. соч., стр. 141). Вряд ли это так. Гораздо естественнее, как мне кажется, видеть в этом названии проявление табу, накладываемое в известных случаях на некоторые слова, так что нередко что-либо называется своею противоположностью, как, например, "жизнь" вместо "смерть", "порядок" вместо "беспорядок" и т. п. Поэтому "ворота мира" по существу означают "ворота войны".

[45]Выражение "вэйцзи" комментаторы толкуют очень различно. По Ван Чжэ, это топливо, соль, овощи и лесоматериалы; но первые три вида снабжения входят в состав провиантского обоза, четвертое входит в обоз с боевым снаряжением. Чжан Юй и Ду Му считают, что здесь речь идет об имуществе, но в таком смысле это словосочетание вообще не встречается. Существует мнение, что под этим выражением следует разуметь сено , фураж, но выражение "вэйцзи" в таком значении не встречается. Поэтому я остановился на толковании Лю Иня, который, основываясь на точном значении этих слов, считает, что здесь речь идет о запасах вообще – как боевого снабжения, так и провианта, наличие которых обеспечивает бесперебойное пополнение как боевого, так и провиантского обоза армии.

[46]Некоторые комментаторы дают различные объяснения этим словам Сунь-цзы. Так, например, Цао-гун и Чжан Юй считают, что выражение "спокоен и медлителен как лес" следует понимать в свете ранее высказан– ной мысли о том, что полководец не сдвигается с места, не видя перед собой обеспеченной выгоды. Следовательно, "медлительность", о которой здесь упоминает Сунь-цзы, есть медлительность, обусловленная именно этим. Не следую этому комментарию потому, что полагаю, что при таком понимании "медлительность" придется понимать как пассивность, как негативное качество, в то время как по всему ходу рассуждения и особенно в свете предыдущей фразы об обмане на войне не подлежит сомнению, что все перечисленные качества являются позитивными и говорят о той или иной форме активности. Мэн-ши и Ду Му полагают, что медлительность в продвижении есть проявление осторожности, следствие боязни нападения. Но при таком толковании понятие медлительности суживается до понятия медленности движения, в то время как речь идет не о движении, а о действиях в широком смысле этого слова.

Выражение "вторгается и опустошает как огонь" Ли Цюань толкует в смысле предания огню и мечу всего, находящегося на неприятельской территории. Но это толкование переносит центр тяжести в словосочетании "циньлио", которое мы передаем русским "вторжение", на второй элемент – "лио" – "грабить" и сводит все выражение к смыслу "грабеж и опустошение". Разумеется, это всегда имело место в войнах и в эпоху Сунь-цзы, но никогда не являлось для Сунь-цзы основным содержанием войны. Точка зрения Сунь-цзы на этот предмет очень ярко выражена в его словах: "Лучше сохранить взвод противника, чем разгромить его". Поэтому, как мне кажется, правильнее толковать выражение "циньлио", как боевую операцию вторжения на территорию противника или в место расположения его армии, операцию, конечно, соединяемую с истреблением его человеческой силы и грабежом.

[47]Это место трактата толкуется весьма различно. Причина – возможность различно понимать словосочетание "фынь-чжун" и "фынь-ли. Я остановился на том понимании, которое приведено в переводе и комментарии. Но Хэ Янь-си и Мэй Яо-чэнь полагают, что здесь речь идет о разделе награбленного имущества между своими солдатами, о разделе захваченных земель между своими вассалами. Мне кажется, что такое толкование не обосновано ни грамматикой, ни смыслом. Словосочетания "фынь-чжун" и "фынь-ли" по общему складу фразы должны быть одного типа. Второе из них дает ясную картину сочетания глагола с прямым дополнением "распределять выгоды". Так как здесь речь идет о земле, ясно, что под словом "ли" подразумевается "ди-чжи ли" или просто "ди ли", т. е. выгодное местоположение, удобная позиция, важный стратегический пункт. И тогда все словосочетание получает такой смысл: "при занятии территории противника занимают своими частями важнейшие со стратегической точки зрения пункты". Это правило настолько очевидно, что оно соблюдалось и соблюдается во всех странах и во всех войнах. Если это так, то понимание первого словосочетания уже тем самым предрешается. Грамматически это тоже должно быть сочетание глагола с прямым дополнением, т. е. не разделять что-либо между своими войсками, а разделять свои войска, что опять-таки является общим правилом при "грабеже селений", т. е. когда во все стороны направляют отряды для фуражировки или для опустошения земель противника.

[48]Ду Му дает другое толкование этого места. Он считает, что во время ночного боя зажигать много факелов и бить во множество барабанов невозможно, так как ночной бой обычно происходит не на открытом широком месте, а на тесном пространстве; ночной бой это не генеральное сражение, а вылазка, налет и т. п. Кроме того, это и небезопасно, так как открывает противнику свое расположение. Поэтому Ду Му считает, что здесь речь идет о другом. Построение китайской армии в древности напоминает шахматную доску, между клетками которой идут проходы. На местах скрещений этих проходов всюду заранее устанавливаются факелы. По сигналу барабана с дозорной вышки, оповещающему о приближении противника, эти огни немедленно зажигаются, и весь лагерь освещается. Это предотвращает суматоху и беспорядок; солдаты могут легко построиться в боевой порядок и встретить противника в полной готовности. Это толкование, весьма на первый взгляд правдоподобное, тем не менее не может быть принято по трем соображениям. Во-первых, тогда нужно как-нибудь подобным же образом объяснить и вторую часть фразы – о большом количестве знамен в дневном бою, что сделать вряд ли возможно. Во-вторых, при таком объяснении трудно дать удовлетворительное толкование словам [...] В-третьих, исторические примеры свидетельствуют, что к такому приему обмана противника полководцы на Востоке прибегали.

[49]Выпускаю при переводе cлова [...] как несомненно лишние: они повторяются в конце, где они вполне на месте.

[50]Слова, заключенные в скобки, представляют буквальное повторение начала VII главы и здесь явно излишни.

[51]Цзя Линь толкует это место по-своему. Он считает, что в словах Сунь-цвы речь идет о соединении в управлении народом метода наград с методом наказаний. При одном всегда необходимо и другое. Но это толкование совершенно неуместно, так как такие понятия, как "награда", "наказание", "выгода", "вред", у Сунь-цзы играют роль совершенно точных терминов, обозначающих именно то, что они обозначают. Поэтому никакой надобности в обозначении одних понятий другим термином нет.

[52]Иероглиф, употребляемый для обозначения слова "синь" – "правдивость", "доверие", "вера," по мнению Ду Му, приходится здесь считать заместителем иероглифа #, которым обозначается слово, также звучащее "синь" и значащее "протягивать-ся", "проводить-ся". В таком своем значении этот иероглиф противопоставляется иероглифу #, обозначающему слово "цюй" – "сгибаться", "надламываться". В данной фразе трактата этим словом Сунь-цвы, очевидно, хочет выразить ту мысль, что при умении принимать в расчет одинаково и пользу и вред все старания не "оборвутся по середине", на полдороги, а "приведут к концу", доведут до результата.

[53]Останавливаюсь на таком общем толковании этого места, так как считаю, что попытки комментаторов подставлять под слова Сунь-цвы конкретные приемы и методы действий вряд ли обоснованы. Именно поэтому они все и говорят о разных вещах. Во фразе "подчиняют себе князей вредом" одни видят привлечение на свою сторону важнейших сановников соседнего государства; другие считают, что речь идет о засылке своих агентов, которые дезорганизуют управление, третьи полагают, что тут говорится о посылке шпионов, сеющих рознь между правителем и народом; четвертые думают, что дело сводится к направлению к соседнему князю искусных мастеров, которые подбивают князя на большие и роскошные постройки, что приводит к истощению его казну; наконец, некоторые считают, что здесь может идти речь об отправлении соседнему князю в подарок красавиц, которые отвлекали бы князя от дел правления. Короче говоря, комментаторы перечисляют ряд конкретных мер, направленных во вред соседнему государству, и, конечно, список таких мер может быть еще продолжен. Сунь-цзы же вообще остается на почве общих принципов и поэтому так же следует понимать и это его высказывание.

Так же трудно признать и то толкование слова "е" , которое дают комме