Гражданский танк

[106]

Один из наших автомобилей – если не ошибаюсь, «Москвич-408» – рекламировался за рубежом как самая прочная советская машина, ездившая по европейским дорогам со времён Т-34. Рекламисты – скорее всего неосознанно – обратили внимание на одну из ключевых особенностей всей нашей техники.

Раз уж речь пошла о Т-34, вспомним: что требуется от танка в первую очередь? Прочность, огневая мощь, высокая проходимость. Комфорт воину не обязателен: например, боевое отделение Т-5 «Пантера» чуть ли не вдвое шире и заметно выше, чем Т-34, так что танкистам в бою и походе куда удобнее – зато и весила «Пантера» раза в полтора больше (и потому далеко не по всякой местности могла пройти, и мотор работал с постоянной перегрузкой, и мосты для неё приходилось укреплять куда серьёзнее, чем для Т-34), и попасть в неё несравненно легче. А уж о живучести, скажем, ходовой части и вовсе можно не беспокоиться: при активных боевых действиях танк подобьют – а значит, и чинить будут – задолго до износа подвески.

Конечно, небоевые достоинства тоже в определённых пределах помогают в бою. Например, немецкие Т-3 и Т-4 довольно долго боролись с Т-34 почти на равных, хотя уступали ему по многим важнейшим показателям: броня тоньше, пушка слабее, давление на грунт выше. Зато в просторной башне немецких танков размещались не только заряжающий и командир, но и отдельный наводчик – так что командир мог управлять не только пушкой, но и ходом боя в целом. Оптика немецкой командирской башенки была куда лучше, чем советского перископа со стальными (чтобы случайная пуля не разбила) зеркалами – и немцы раньше замечали противника. А уж межремонтный пробег моторов на этих танках был вдесятеро больше, чем первых серий советского танкового дизеля В-2 – и в начале войны немецкие танковые дивизии легко обходили наши, выискивая для ударов участки, вовсе свободные от наших войск.

Кстати, сейчас тактикой обхода и просачивания, пожалуй, в наивысшей степени владеет Армия обороны Израиля. Но её нынешний танк «Меркава» – «Колесница» – пригоден для такой тактики лишь в весьма ограниченной степени. Это самый тяжёлый современный танк (56 т в первом варианте и порядка 65 т в новейшем) – к манёвру он способен только на ближневосточном ТВД, где не бывает распутицы, а любая река преодолевается вброд. Зато «Меркава» – единственный сейчас танк с двигателем впереди – так надёжнее защищён экипаж: население Израиля в десятки раз меньше арабского, и куда проще сделать новый танк, чем заменить погибших бойцов. Приоритеты израильских конструкторов ещё дальше от наших, чем германские.

По счастью, «детские болезни» техники довольно быстро изживаются. Вот и советские инженеры сравнительно быстро довели танк до ума. Дизель отладили – прежде всего заменой конструкции воздушного фильтра – с 50 часов моторесурса до нескольких сот. Командирская башенка – не шибко сложное устройство. Правда, с распределением обязанностей экипажа управились только к концу 1943-го: чтобы втиснуть в башню Т-34-85 наводчика, пришлось увеличить её погон – кольцевую опору – с 1420 мм в свету всего до 1600 (станок для расточки нового погона добыли аж в Америке – так же как предыдущий купили в 1930-е в Германии). А вот превосходство в броне и проходимости осталось. Немцам не помог даже переход на «Пантеру» – её тяжесть ограничила манёвр настолько, что уже Т-34 легко обходили сопротивление противника.

Сходная разница у нашей техники не только с немцами времён Второй мировой (или нынешними израильтянами). Так, американский «Шерман» наши танкисты очень ценили на марше – за комфорт. Но в бою лишний – по сравнению с Т-34 – метр высоты делал его едва ли не идеальной мишенью.

Правда, погоня за боевой живучестью иной раз мешает даже военным.

Наши командиры до середины войны неохотно пользовались радиосвязью – предпочитали телефон и связных. Это изрядно затрудняло взаимодействие. Более того, иной раз – особенно в первые месяцы войны – командиры даже самого высокого ранга вовсе не представляли себе ни расположения подчинённых им соединений, ни их состояния, ни планов. Но тогдашние наши радиостанции действительно были, мягко говоря, не слишком удобны. Конструкторы гнались за прочностью и надёжностью, но не добились ни стабильности настроек (в танках пришлось выделить отдельного радиста только для постоянной подстройки частоты), ни правильной передачи тембра, ни хотя бы чёткой слышимости. Так что военным и впрямь зачастую было куда проще подавать флажные сигналы, командовать «делай как я», давать самолётам указания с помощью ракет и растягивания длинных полотнищ, чем сквозь шумы и помехи объясняться устно. Только к середине войны, используя англо-американские наработки (а то и просто поставки по ленд-лизу), нам удалось оснастить рациями приемлемого качества и пехоту (до роты включительно), и каждый танк и самолёт. Тогда и начались у нас уже не отдельные удачи, а непрерывные успехи: ведь в войне правильное взаимодействие разных видов давления на противника чаще всего куда важнее силы каждого из этих видов по отдельности.

Избыток надёжности не лучше любого другого избытка. Скажем, автомат Калашникова стреляет в самых немыслимых условиях. Но для обеспечения такой работоспособности газоотвод рассчитан на максимальную степень загрязнения, а зазоры столь велики, что подвижные детали явно болтаются. В результате кучность огня в пару раз хуже, чем у столь же легендарной – но созданной в рамках совершенно иной концепции боевого применения – М-16.

Надёжность порою мешает даже долговечности. Тот же «Калаш» выдерживает 10 000 выстрелов, прежде чем шатание затворной рамы породит неприемлемые выбоины на её направляющих. А производители М-16 гарантируют 80 000 выстрелов. Правда, за цену одной М-16 можно купить добрый десяток АК. Долговечность же в бою не особо важна: редкий пехотинец успеет исчерпать ресурс АК – даже с учётом нормального (а не принятого в пехоте последних советских и первых постсоветских лет) режима стрелковых тренировок.

В гражданских же применениях работоспособность при любых обстоятельствах – и подавно далеко не единственное требование.

Советские автомобили – даже представительского класса – приспособлены к бездорожью настолько, что американцы шутят: «Чего только не придумают русские, чтобы не строить дороги!» А толку? Всё равно «чем круче джип, тем дальше бежать за трактором». Зато комфорт в наших машинах всегда был весьма условен. Оно и понятно: когда тащишься по выбоинам и ухабам, никакая мягкость сидений не спасёт, а уж о форме пепельниц вовсе не думаешь.

Война требует ещё и ремонтопригодности. Разобрать, почистить и собрать АК куда проще, чем М-16, что очевидно хотя бы из сравнения нормативов времени на эту важнейшую операцию. Ключевые агрегаты Т-34 – мотор, трансмиссию, пушку – зачастую меняли в полевых условиях силами самого экипажа, а «Пантеру» приходилось буксировать к умельцам в полевые ремонтные мастерские (там были такие специалисты, что немцы шутили: танк остаётся на учёте, если от него осталась хотя бы табличка с заводским номером – всё остальное к ней прикрутят ремонтники). Вот и легковые наши автомобили до сих пор без особых проблем чинит слесарь с гаечным ключом – зато в автосервисе западного образца машину могут чуть ли не рентгеном просветить, выявляя проблемы, способные осложнить жизнь водителя через недели и месяцы.

Всю нашу гражданскую технику с незапамятных времён проектировали – да, пожалуй, и до сих пор проектируют – люди, думающие прежде всего об условиях большой войны (именно большой – у локальных войн своя специфика, и кучность капризной М-16 там зачастую бывает важнее безотказности АК). Да и заказчики зачастую рассуждают, как в анекдоте: «Вдруг война, а я уставший». Порою это и впрямь необходимо: скажем, родоначальником класса городских внедорожников стала «Нива», отчётливо воплощающая отечественный инженерный менталитет. Но куда чаще возникают конструкции, оптимизированные под гипотетический наихудший случай – но именно поэтому далеко не оптимальные для тех условий, где им фактически предстоит работать.

Наши недостатки – продолжение наших достоинств.