Глядел и сын, найти пытаясь

Хоть в жёлтой яме что-нибудь;

Кладбище называлось: «Воля».

Да, песнь о воле слышим мы,

Когда могильщик бьёт лопатой

По глыбам глины желтоватой;

Был жалок этот смертный одр,

И в комнате, чужой и тесной,

Мертвец, собравшийся на смотр,

Спокойный, жёлтый, бессловесный…

Жёлтый цвет нагнетается в стихотворении «О смерти»: груды жёлтого песку отмечают место гибели рабочего, а погибший жокей сам одет в жёлтое, что подчёркивается повторами («лежал жокей, весь в жёлтом…»; «повисла беспомощная жёлтая нога…», «К его подушкам так бережно и нежно приложили цыплячью желтизну жокея…»).

В стихотворении «Умри, Флоренция, Иуда…» образ жёлтой пыли приобретает символический характер, обобщая мысли поэта о пошлости современной ему цивилизации (антипода культуры):

Хрипят твои автомобили,

Твои уродливы дома,

Всеевропейской жёлтой пыли

Ты предала себя сама!

В стихотворении «В эти жёлтые дни меж домами…лексема жёлтый употреблена символически как характеристика периода времени (жёлтые дни) и реализует контекстуальные семы «грех, похоть», «принадлежность к инфернальным силам», «гибель». Тема греха получает в стихотворении постепенное развитие: в стихах 1-8 сосредоточена лексика, принадлежащая в идиостиле А. Блока полю «греховная страсть»: обжигаешь глазами, тёмный тупик, молчаливая ложь. Однако слова со значением горения – пожар, обжигать – имеют и другой смысл, раскрывающийся в стихах 9-10: героиня – губительница, она имеет демоническую, дьявольскую природу (дьявол, ад – огонь). Наконец, в стихах 11-12 реализована сема «гибель», поддержанная соответствующей лексикой: уничтожит, разящий, кинжал:

В эти жёлтые дни меж домами

Мы встречаемся только на миг.

Ты меня обжигаешь глазами

И скрываешься в тёмный тупик.

Но очей молчаливым пожаром

Ты не даром меня обдаёшь,

И склоняюсь я тайно не даром

Пред тобой, молчаливая ложь.

Ночи зимние бросят, быть может,

Нас в безумный и дьявольский бал,

И меня, наконец, уничтожит

Твой разящий, твой взор, твой кинжал.

Единственная положительная коннотация, возникающая у колоративов с корнем жёлт-, - «родной как неотъемлемая часть бедного и сурового, но дорогого поэту российского пейзажа. Но даже и в этом случае реализуется ещё одна контекстуальная сема – «печальный»:

Река раскинулась. Течёт, грустит лениво

И моет берега.

Над скудной глиной жёлтого обрыва

В степи грустят стога («Река раскинулась. Течёт, грустит лениво…»).[34]

Наоборот, слова с корнем золот- (злат-) чаще всего сопровождаются положительными коннотациями. Они обозначают яркий, красивый, радостный цвет, выполняют функцию священного знака; с принадлежностью золотого цвета к полю сакральных цветов связано и символическое употребление этих колоративов:

Я искал голубую дорогу

И кричал, оглушённый людьми,

Подходя к золотому порогу,

Затихал пред Твоими дверьми («Я искал голубую дорогу…»).

В этом фрагменте ясно видна иерархия сакральных цветов: голубая дорога – путь достижения Идеала, на котором ещё встречаются соблазны (кричал, оглушённый людьми), золотой порог – предел достижений, за ним обитает сама Прекрасная Дама, достигшего его уже ничто не может смутить (затихал пред Твоими дверьми).

Слова с корнем золот- нередко становятся в синонимические отношения с лексемой красный, благодаря тому, что в сознании поэта и золотой, и красный, очевидно, могут восприниматься как цвет огня. В таких контекстах слова золотой, золотистый и т.д. могут выражать свойственные слову красный контекстуальные смыслы: «любовь», «страсть», «грех», «возмездие».

Например, в поэме «Соловьиный садлюбовная страсть уподоблена золотому огню:

Опьянённый вином золотистым,

Золотым опалённый огнем,

Я забыл о пути каменистом,

О товарище бедном своем.

Точно так же страсть может выражаться и красным цветом, тяготеющим к фокусу огня:

Сама себе закон, летишь, летишь ты мимо,

К созвездиям иным, не ведая орбит,

И этот мир тебе – лишь красный облак дыма,

Где что-то жжёт, поёт, тревожит и горит! («Нет, никогда моей…»).

В стихотворении «Гимн прорвавшийся сквозь тучи» луч солнца предстает в образе золотой иглы, с которой связывается идея возмездия за грехи:

Вот – монах, опустивший глаза,

Торопливо идущий вперёд…

Но и тех, кто безумно обеты даёт,

Кто бесстрастные гимны поёт,

Настигает гроза!

(…)

Золотая игла!

Исполинским лучом поражённая мгла!

Опалённым, сметённым, сожжённым дотла –

Хвала! (Ср. с употреблением лексемы красный в стихотворении «Невидимка»).

Наконец, в стихотворении «Город в красные пределы…лексема золотой употреблена в одном ряду со словами, обозначающими красный цвет, как их синоним – для описания разгула греха:

Блещут искристые гривы

Золотых, как жар, коней,

Мчатся бешеные дива

Жадных облачных грудей,

Красный дворник плещет вёдра

С пьяно-алою водой,

Пляшут огненные бёдра

Проститутки площадной…

Для употребления колоративов группы зелёного цвета в идиостиле А. Блока очень существенна связь с молодой растительностью. Благодаря этой связи, зелёный обычно осознаётся как яркий, красивый, радостный цвет. Коннотации колоративов этой группы обычно положительны: лексема зелёный и её производные связаны с идеями весны, молодости, свободы, радости, земной любви и земных удовольствий. Например, в стихотворении «Не мани меня ты, воля…»образ зелёного пира, в котором земля празднует приход весны (образная реализация слова пир, метафорическое описание возрождения растительности) композиционно противопоставлен образу белой руки, благословившей лирического героя (белый здесь – цвет духовности, аскетизма). Герой избирает путь духовности, подвига, но при этом зелёный сохраняет свою положительную коннотацию, не приобретает смысла «греховный, пагубный»:

Лишь на миг в воздушном мире

Оглянусь, взгляну,

Как земля в зелёном пире

Празднует весну, –

И пойду путём-дорогой,

Тягостным путём

Жить с моей душой убогой

Нищим бедняком.

Таким образом, в данном контексте смысл колоратива зелёный – «свобода и радость естественной земной жизни в противовес мистическим поискам, аскетизму».

Поскольку зелёный цвет связан с силами природы, он может приобретать в идиостиле А. Блока и значение «колдовской, сказочный– это в первую очередь относится к контекстам, в которых описываются сказочные обитатели болот (лесов, полей) – русалки, чертенята, колдуны:

Будете маяться, каяться,

И кусаться, и лаяться,

Вы, зелёные, крепкие, малые,

Твари милые, небывалые («Твари весенние»);

Осень поздняя. Небо открытое,

И леса сквозят тишиной.

Прилегла на берег размытый

Голова русалки больной.

Низко ходят туманные полосы,

Пронизали тень камыша.

На зелённые длинные волосы

Упадают листы, шурша («Осень поздняя. Небо открытое…»).

Лишь в тех контекстах, где связь зелёного цвета с растительностью максимально ослаблена (колоратив описывает цвет звезды, камня, воды, огня семафора), у слов этой группы могут возникать негативные контекстуальные смыслы – «смерть», «напрасная, обманчивая надежда»:

Проходят сны и женственные тени,

В зелёный пруд смотрю я, не дыша,

Туда сойдут вечерние ступени,

Забытый сон воспразднует душа.

Безводный сон мгновенней и короче,

Мой сон продлит зелёная вода.

Настанет ночь – и влажно вскроешь очи

И ты на дне заглохшего пруда («Проходят сны и женственные тени…», реализованы контекстуальные смыслы «смерть», «колдовство»).

Группа колоративов со значением синего цвета занимает в системе лексикона А. Блока одно из центральных мест: они частотны, свободны в своей сочетаемости, выражают разнообразные контекстуальные смыслы.

С точки зрения оценки колоративы со значением синего цвета амбивалентны. Так, лексема синий может связываться с идеями любви, святости, Вечной Женственности или с ночной темнотой, опасностью, миром за порогом смерти. Проявление того или иного смысла зависит от многих факторов: от контекста, выбора синонима (так, слово голубой реже реализует отрицательные контекстуальные смыслы, чем синий, а слова лазурь, лазурный приобретают в идиостиле А. Блока только значение «сакральныйв разных его вариациях), от номинативного значения слова (так, синий может обозначать как цвет дневного неба, так и ночного, в зависимости от этого могут быть реализованы различные контекстуальные семы)[35].

Cиний цвет устойчиво связан с темой первой любви – см. цикл «Через двенадцать лет»:

И вдруг – туман сырого сада,

Железный мост через ручей,

Вся в розах серая ограда,

И синий, синий плен очей…

Ср. в этом же цикле: «Синеокая, бог тебя создал такой. / Гений первой любви надо мной…»; «Вижу снова я тонкие руки, / Снова слышу гортанные звуки, / И в глубокую глаз синеву / Погружаюсь опять наяву».

В конце цикла образ синего дыма над кадилом возвышается до обобщающего символа утраченного первого сильного чувства:

И когда в тишине моей горницы

Под лампадой томлюсь от обид

Синий призрак умершей любовницы

Над кадилом мечтаний сквозит.

В стихотворении «Вот он – Христос – в цепях и розах…»синий – цвет неба, осознаваемый как простой и естественный. Но именно с простотой, «убогостьюв стихотворении связывается идея святости:

Вот он – Христос – в цепях и розах

За решёткой моей тюрьмы.

Вот агнец кроткий в белых ризах

Пришёл и смотрит в окно тюрьмы.

В простом окладе синего неба

Его икона смотрит в окно.

Убогий художник создал небо,

Но лик и синее небо – одно.

Ощущение простоты передаётся на лексическом (убогий, простой), композиционном уровне (повторы, тавтологические и диссонансные рифмы), а также на уровне символики. Поэт использует общеизвестные символы, успевшие стать своеобразными клише, – агнец, розы, белый цвет как цвет святости и совершенства, синий – небесный и тоже священный цвет. Однако, употребляя именно эти символы, ассоциативное поле которых сильно расширилось за долгую историю их использования, поэт достигает эффекта максимальной нагруженности каждого слова смыслом, что и позволяет ему выразить основную идею стихотворения: святость заключается в синтезе простоты и глубины.

В стихотворении «Легенда» нагнетание синего передает ощущение сгущающейся тьмы и нарастающей опасности:

Весна плыла высоко в синеве.

На глухую улицу в полночь вышли

Весёлые девушки. Было – две.

При первом упоминании синевы (тёмное ночное небо) сема «угроза ещё не так ощутима. Она поддерживается временем действия (полночь) и местом действия (глухая улица), но смягчается описанием девушек: они названы весёлыми, и их пока еще две, чёрная подруга ещё не покинула белую.[36]

После появления в стихотворении Третьего картина меняется. Белая девушка ожидает близкой зари, но вместо этого сгущается тьма (синева) и нарастает чувство страха:

Ей казалось… казалось, близка заря.

Но синей и синее полночь мерцала,

Тая, млея, сгорая полношумной весной.

И одна сказала… «Ты слышишь? – сказала. –

О, как страшно, подруга… быть с тобой».

После исчезновения девушки в чёрном синяя тьма окончательно накрывает место действия, становясь непроницаемой (дважды повторено слово полог), знаменуя торжество страха и воплощение угрозы в реальность:

Но, казалось, близко… Казалось,близко

Трепетно бродит, чуть белеет заря…

Но синий полог упал так низко

И задёрнул последний свет фонаря.

Был синий полог. Был сумрак долог.

И ночь прошла мимо них, пьяна.

И когда в траве заблестел осколок,

Она осталась совсем одна.

На протяжении всего стихотворения синий (знак угрозы) противостоит заре как символу спасения.

Выводы:

В результате анализа употреблений А. Блоком колоративной лексики мы пришли к выводу, что семантические возможности цветообозначений в языке поэта очень велики. Язык цвета является универсальным кодом, способствующим выражению ведущих для творчества А. Блока смыслов. Слова-цветообозначения регулярно участвуют в выражении следующих смыслов: духовность (в поле духовности входят значения святости, веры, душевной чистоты, невинности); любовь; стихия; природа; гибель (ядро этого поля — значение «смерть», на его периферии — такие смыслы, как «болезнь», «отчаяние», «слабость», «опустошённость», «утрата памяти»); зло (в поле зла входят такие смыслы, как «мистическое, глобальное зло», «грех», «жестокость»).

В центре поля «Духовность располагаются «сакральные цвета. Главными «сакральными цветами для А. Блока являются белый, золотой и лазурный. Значение святости может также быть выражено красным, голубым и, реже, синим цветом. Значение «вера, служениеобычно сопутствует белому цвету, а такие значения, как «невинность», «душевная чистота выражаются белым, голубым, золотым и зелёным цветами.

В центре поля «Любовь располагаются синий цвет, тесно связанный с идеей первой любви, и красный цвет страсти. На периферии этого поля — чёрный (чёрные косы, чёрная кроеь) и золотой (золотая коса) цвета.

Ядро поля «Стихия образуют синий, чёрный и белый цвета. На периферии этого смысла находятся серебряный и голубой цвета, передающие значения, близкие к значениям белого и синего цветов, но реже для этого используемые, а также зелёный и золотой цвета, связанные со стихийными силами природы (см. цикл «Пузыри земли»).

Ядром поля «Природа является зелёный цвет. На периферии поля -жёлтый и золотой, красный, розовый, синий, голубой, белый цвета.

В центре поля «Гибель располагаются цвета, являющиеся у А. Блока знаком смерти, в первую очередь это чёрный и белый. То же значение может быть выражено жёлтым, зелёным и синим цветами. Еще дальше на периферии поля располагается серый цвет, выражающий идеи болезненной слабости, отчаяния, опустошённости. Те же смыслы («слабость», «отчаяние», «опустошённость») могут быть выражены чёрным и белым цветами. Наконец, у белого цвета иногда появляется значение «утрата памяти», что для А. Блока равносильно гибели.

Ядро поля «Зло образуют цвета, используемые для обозначения мистической злой силы, т.е. чёрный и жёлтый, реже в этом значении выступает красный цвет. Далее на периферии — цвета, выражающие идею греховности: красный, жёлтый и редко - золотой (как эквивалент красного).