Как иногда приходит помощь

Наша станица построена на том самом месте, где раньше стояла деревянная крепость[31]. По указу царя Алексея Михайловича крепость ставил иркутский воевода – ставил между Иркутском и Монголией, чтоб от набегов оградиться. Когда выстроили, служилых казаков туда нагнали на поселение. А народ-то воеводы без женщин шибко заскучал. И повелел тогда царь Алексей Михайлович собрать гулящих девок и в ту крепость направить казакам в жены.

Не думайте, что «гулящие» – это плохие девки. В то время слово «гулящая» означало просто «незамужняя», значит, свободная.

И зажили казаки, семьями обзавелись, землю стали обрабатывать – от них-то и наша станица пошла. Но вот беда случилась в то время: вышел из Монголии с десятитысячным войском князь ихний и обложил крепость со всех сторон. Он и не пытался штурмовать крепость, зачем, когда можно измором взять.

Прошел месяц, другой – уже в крепости продукта мало осталось, а к наступлению зимы голод начался: все, что там живое было – даже лошадей – съели. Несколько раз посылали гонцов к иркутскому воеводе, чтоб помощь дал, но монголы всех тех гонцов переловили. И настал такой день, что дальше уже держаться невозможно, – голод доконал. Но сдаваться монголам никто не хотел. Собрались все вместе и приняли решение: быть этому дню последним, держаться до наступления ночи. Ночью же все, и стар и мал, мужья и жены с детьми, должны собраться на пороховом погребе и ровно в полночь этот погреб взорвать, чтоб всем тут вместе смерть принять.

И прошел этот день, настала ночь, и защитники крепости уже стали готовиться к своему последнему часу, как застучал в крепостные ворота промчавшийся через осаду всадник на взмыленном коне. Его впустили и он объявил, что послан иркутским воеводою, чтоб сказать осажденным, что идет он с большим войском и обозом хлеба на выручку и чтоб осажденные, когда воевода ударит с тылу, сделали вылазку из крепости. Ну, тут все оживились, обрадовались, не знают, на какое почетное место гонца посадить. Но тот отнекивается и просит его незаметно из крепости выпустить, так как должен он обратно к воеводе явиться и доложить. Его выпустили, и он исчез в темноте ночи.

Настало утро, и осажденные увидели, что монголы навьючили верблюдов и потянулись в степь, снимают осаду; стало быть, учуяли приближение большой рати. А к полудню и воевода с войском и хлебным обозом подошел. Вот тут-то и пошло ликование – сколько радости было! И хотели спасенные того всадника отыскать, который их предупредил о приближении войска воеводы, возблагодарить хотели, но нигде не могли его найти.

Тогда спросили воеводу. Но тот ответил: «Ничего не знаю. Никакого гонца я к вам не посылал».

Переглянулись тогда казаки, замолчали. А один вдруг и говорит: «Припоминаю я, что где-то видел этого гонца раньше». Тут и другие заговорили, что лицо гонца им вроде знакомо. А потом чуть ли не разом признались, что видели на иконе, и назвали имя чтимого всей Русью святителя[32].

В ознаменование этого чуда и чтоб потомки, близкие и далекие, знали, что не бывают люди брошены в беде, если защищают правое дело и остаются ему верны до конца, постановили казаки ежегодно праздновать торжественным богослужением день Алексея Божьего Человека[33].

* * *

Эту быль душной летней ночью поведал мне в 1947 году в Шанхае сибирский казак, потомок тех самых защитников крепости.

Каменные здания гиганта-города, этого изъязвленного всеми пороками цивилизации лица капиталистического мира Китая, излучали на улицу накопившийся в них за день зной – было жарко.

Бездомная нищета, подстелив под себя газеты, вповалку спала прямо на уличном асфальте переулка. В городе золотого тельца, где все покупалось и продавалось, в городе воров, проституток, игорных домов, разврата и наркомании было так странно слушать быль о героизме, о верности долгу до конца и чудесной помощи.

Мне стало легче дышать, словно донесся до меня аромат далеких сибирских лесов.

г. Балхаш,

08.11.80 г.