далеко.

Джонатан остался и работал с новичками, они были очень умными и быстро усваивали

уроки. Но старое чувство возвращалось, и он не мог отогнать от себя мысль, что там на

Земле одна или две чайки тоже смогли бы этому научиться. Сколько бы он знал сейчас, если

бы Чьянг встретился ему в дни его изгнания.

— Салли, я должен вернуться, — сказал он наконец. — Твои ученики занимаются

хорошо. Они могут помочь тебе обучать новичков.

Салливан вздохнул, но спорить не стал.

— Мне будет тебя не хватать, Джонатан, — только и сказал он.

— Салли, как не стыдно! — пожурил его Джонатан. — Не говори глупостей! Что же,

наши ежедневные тренировки ничего не стоят? Если бы наша дружба зависела от таких

пустяков, как пространство и время, то когда мы их наконец преодолели бы, выходит, мы

уничтожили бы наше братство? Но преодолевшему пространство остается одно место —

Здесь. Победившему время остается одно — Сейчас. Может нам все же удастся как-нибудь

свидеться где-то посредине между Здесь и Сейчас, как ты думаешь?

Загрустивший было Салливан рассмеялся.

— Ты сумасшедший, — сказал он, и в голосе его звучала доброта… — Если кому-

нибудь и удастся научить ползающего по земле заглянуть вперед на тысячу миль, так только

Джонатану Ливингстону. — Он опустил глаза. — Прощай, Джон, мой дорогой друг.

— До свидания, Салли. Мы еще увидимся.

Произнеся это, Джонатан представил себе стаю чаек, стоящую на берегу совсем в

другие времена, и с отработанной легкостью заново ощутил, что он — вовсе не тело из

костей да перьев, а совершенная идея свободы и полета, не ведающая никаких ограничений.

Чайка по имени Флетчер Линд был еще довольно молод, но уже успел узнать, что ни с

одной птицей ни одна Стая не обходилась так жестоко и несправедливо.

— И плевать мне на то, что они там болтают, — думал он, направляясь к Дальним

Утесам, и пелена ярости застила ему глаза. — Полет — это вовсе не просто хлопанье

крыльями для того, чтобы перетащиться из одного места в другое! Это… это… и комар

может! Подумаешь, сделал-то всего одну бочечку вокруг Старейшины, пошутить хотел, а

они меня — в изгнание! Слепые они, что ли? Почему они видят? Разве не понимают, как это

будет здорово, если мы действительно научимся летать?

— Плевать мне, что они там думают. Я им покажу, что такое настоящий полет! Я стану

настоящим Изгнанником, если они этого хотят. Они еще у меня все пожалеют…

И тут в его голове зазвучал голос, и хоть он был добр, от неожиданности молодой

изгнанник даже кувыркнулся в воздухе.

— Не суди их слишком строго, чайка Флетчер. Отправляя тебя в изгнание, они только

навредили сами себе, и когда-нибудь они это поймут, когда-нибудь они увидят то, что

видишь ты. Прости их и помоги им понять.

В дюйме от кончика его правого крыла летела чайка, сверкающая невиданной

белизной, легко скользя, не шелохнув ни перышка, на скорости близкой к рекордной

скорости Флетча.

В голове молодой птицы все смешалось.

— Что происходит? Я сошел с ума? Я умер? Что это?

Его мысли прервал спокойный сильный голос, настоятельно требовавший ответа.

— Чайка по имени Флетчер Линд, ты хочешь научиться летать?

— ДА, ОЧЕНЬ ХОЧУ!

— Чайка по имени Флетчер Линд, готов ли ты ради беспредельной свободы полета

простить Стаю и, обретя новые знания, когда-нибудь вернуться к ним и помочь им понять?

Обмануть эту великолепную птицу было невозможно, хоть и уязвленная гордость

больно щемила сердце Флетчера.

— Да, я готов, — тихо сказал он.

— В таком случае, Флетчер, — молвило существо исполненное света, и в голосе его

звучала доброта, — мы начнем с Горизонтального полета…

III

Джонатан медленно кружил над Дальними Утесами, глядя ввысь. Этот молодой

Флетчер был несколько грубоват, но в остальном — почти идеальный ученик. В воздухе он

был силен, быстр, легок, а самое главное, у него было неудержимое желание научиться

летать.

Вот и он, дрожащий серый комок с ревом вышел из пике и пронесся рядом с

инструктором на скорости сто пятьдесят миль в час. Он тут же начал новую попытку сделать

шестнадцативитковую вертикальную замедленную бочку, громко отсчитывая обороты.

— …восемь…
девять…
десять…
видишь-Джонатан-я-теряю-скорость…

одиннадцать… я… хочу… научиться делать резкие остановки, как ты… двенадцать… но-

разрази-гром-у меня не получаются… тринадцать… эти… три… последних оборота… без…

четыр… а-а!

Тут он «сел на хвост» и от неудачи совсем взбеленился. Закувыркавшись, он перешел в

перевернутый штопор и наконец, запыхавшись, сумел выровняться в сотне футов ниже

своего инструктора.

— Ты напрасно тратишь на меня свое время, Джонатан! Я слишком глуп! Я — просто

тупица! Стараюсь, стараюсь, но ничего не получается!

Джонатан посмотрел на него и кивнул.

— Конечно, ничего и не получится до тех пор, пока ты будешь так резко начинать

подъем. Флетчер, ты потерял сорок миль в час на входе! Будь мягче! Решительней, но мягче,

запомнил? — Он спланировал к своему ученику.

— Теперь попробуем сделать ее вместе, соблюдая построение. И будь внимательным в

начале подъема. Входи мягко и легко.

К исходу третьего месяца у Джонатана появилось еще шесть учеников, все изгнанники,

с любопытством внимавшие новой необычной идее о том, что полет должен приносить

только радость.

Им было проще отрабатывать фигуры пилотажа, чем понять скрытый в них смысл.

— На самом деле каждый из нас — частица Великой Чайки, идея беспредельной

свободы, — часто повторял им Джонатан, когда они стояли вечером на берегу, — и

овладение мастерством полета — это шаг к тому, чтобы научиться выражать нашу истинную

природу. Мы должны убрать с нашего пути все то, что нас ограничивает. Вот почему занятия

скоростным и высшим пилотажем…

…а его ученики в это время засыпали, отдав все силы на тренировках. Они любили эти

занятия, скорость будоражила их молодую кровь, и тяга к новым знаниям не утихала, а

только становилась все сильней и сильней. Но ни один из них, даже Флетчер Линд, не мог

пока поверить в то, что полет мысли может быть таким же реальным, как полет над

бушующим морем.

— Все ваше тело, от клюва и до кончика хвоста, — иногда говорил им Джонотан, —

лишь воплощение вашей мысли в зримом для вас виде. Разорвите цепи, сковывающие ваши

мысли, и вы разорвете оковы, сдерживающие ваше тело…

Но как бы он им это ни втолковывал, все это скорее напоминало забавную сказку, а им

очень хотелось спать.

Прошел всего только месяц, когда чайка Джонатан сказал, что им пора возвращаться в

Стаю.

— Мы не готовы! — заявил чайка Генри Келвин. — Мы там никому не нужны! Мы —

изгнанники! Мы же не можем напрашиваться и лететь туда, где нас не ждут, правда ведь?

— Мы свободны лететь, куда захотим, и быть такими, какие мы есть, — ответил

Джонатан. Он поднялся в воздух и полетел на восток, туда, где обитала Стая.

На мгновение учеников охватило смятение, ведь по Закону Стаи изгнанник не имел

права вернуться, а Закон ни разу не нарушали за десять тысяч лет. Закон говорил: оставайся

здесь, Джонатан сказал: летите со мной; и к этому моменту он уже удалился на добрую

милю. Если они и дальше будут топтаться в нерешительности, он окажется совсем один

против злобной Стаи.

— Пожалуй, мы не обязаны подчиняться закону, если мы больше не члены Стаи,

правда? — смущенно сказал Флетчер. — И кроме того, если начнется драка, от нас больше

толку будет там, чем здесь.

Так они и появились с запада в то утро, едва не соприкасаясь кончиками крыльев. Они

пронеслись над местом Совета Стаи на скорости сто тридцать пять миль в час. Джонатан

летел впереди, справа держался Флетчер, слева старался не отставать Генри Келвин. Затем

весь строй, со свистом рассекая воздух, плавно повернул направо, как один… все

выровнялись… перевернулись… выровнялись.

Стая, как всегда бурно выяснявшая отношения, вдруг затихла словно при появлении

этих птиц раздался удар грома, и восемь тысяч глаз, не моргая, следили за их полетом. Один

за другим восемь пришельцев плавно перевернулись в воздухе и мягко сели на землю. Затем,

словно подобные вещи случались чуть не каждый день, чайка Джонатан Ливингстон начал

разбор полетов.

— Прежде всего, сказал он с ухмылкой, — вы все поздновато заняли свое место в

строю…

Словно молния поразила Стаю. Они же изгнанники! И они вернулись! А это… этого не

может быть! Мрачные предчувствия Флетчера рассеялись, Стая была в полной

растерянности.

— Ну, хорошо, положим, они — изгнанники, — сказала одна молодая чайка, — но где

они научились так летать?

Лишь через час по Стае разнеслось Слово Старейшины: Не замечайте их. Чайка,

которая заговорит с изгнанником, сама станет изгнанником. Чайка, которая посмотрит на

изгнанника, нарушит Закон Стаи. С этого момента все повернулись к ним спиной, но

Джонатан, похоже, этого не заметил. Он проводил тренировку прямо над местом Совета и

впервые заставил своих учеников показать все, на что они способны.

— Чайка Мартин! — закричал он. — Ты говорил, что умеешь летать медленно. Докажи

свои слова. ЛЕТИ!

И вот тихоня Мартин Уильям, услыхав грозное требование учителя, с удивлением для

себя стал знатоком низких скоростей. В легком дуновении ветерка он выгнул перья и без

единого взмаха крыльев поднялся с песка в высь, до самых облаков, а потом так же плавно

опустился вниз.

Затем чайка Чарлс-Роланд устремился вслед за Великим горным ветром и, набрав

двадцать четыре тысячи футов, вернулся весь синий от холода, но счастливый и пообещал,

что завтра поднимется еще выше.

Чайка Флетчер, больше всех любивший высший пилотаж, покорил наконец

шестнадцативитковую вертикальную бочку, а на следующий день увенчал ее тройным

переворотом через крыло. Его белые перья бросали пригоршни солнечных зайчиков на

песок, откуда за ним украдкой наблюдала не одна пара глаз.

И каждую минуту Джонатан был рядом со своим учениками, показывал, предлагал,

подсказывал и заставлял. Он летал с ними сквозь тучи и бури, сквозь ночную мглу, и это

приносило ему радость, а в это время Стая жалкой кучкой топталась на берегу.

Когда полеты заканчивались и начинался отдых, ученики стали внимательнее

прислушиваться к словам Джонатана. У него было много сумасшедших идей, которые они

понять не могли, но были и отличные мысли, которые им были очень близки.

Постепенно, в ночи вокруг его учеников образовался еще один круг — в нем были

чайки, с любопытством слушавшие его речи всю ночь напролет, не желавшие быть

замеченными и замечать других, и они исчезли до рассвета.

Это случилось через месяц после Возвращения. Первая чайка из Стаи преступила

запрет и попросила научить ее летать. Своей просьбой чайка Теренс Лоуэлл вынес себе

приговор изгнания; он стал восьмым учеником Джонатана.

На следующую ночь из стаи к ним пришел чайка по имени Керк Мейнард. Он с трудом

брел по песку, волоча левое крыло, и рухнул у ног Джонатана.

— Помоги мне, — попросил он тихим голосом умирающего. — Больше всего на свете

я хочу летать…

— Ну что же, хорошо, — сказал чайка Джонатан. — Поднимись со мной в небо, и мы

начнем.

— Ты не понял. Мое крыло. Я не могу им пошевелить.

— Чайка Мейнард, ты волен быть самим собой, выразить скрытую в тебе истину прямо

здесь и сейчас, и ничто не может тебе помешать. Это Закон Великой Чайки, это закон Бытия.

— Ты говоришь, что я смогу полететь?

— Я говорю, что ты абсолютно свободен.

И тут в мгновение ока чайка Керк Мейнард просто раскинул свои крылья и, как

перышко, поднялся в ночное небо. Стаю разбудил его крик, раздавшийся с высоты пятьсот

футов. Изо всех сил Керк кричал:

— Я могу летать! Слушайте все! Я ЛЕЧУ!

К восходу солнца вокруг учеников собралась почти тысяча чаек, с любопытством

разглядывавших Мейнарда. Им было уже все равно, видят их или нет, и они слушали,

пытаясь понять слова чайки Джонатана.

А говорил он о простых вещах — что чайка рождена для полета, что свобода заключена

в самой ее сущности, что надо убрать все, мешающее этой свободе, будь то традиции,

предрассудки, или какие бы то ни было ограничения.

— Убрать, говоришь, — раздался голос из толпы, — а если это — Закон Стаи?

— Истинен лишь тот закон, что ведет к свободе, — ответил Джонатан. — Другого

закона нет.

— Как же ты хочешь, чтобы мы научились летать, как летаешь ты? — раздался другой

голос. — Ты птица особая, одаренная и святая, ты выше нас.

— Посмотри на Флетчера! Лоуэлла! Чарлса-Роланда! Джуди Ли! Они что, тоже особые,

одаренные и святые? Не больше, чем ты, или я. Разница вся в том, что они уже начали

понимать, кто они есть на самом деле, и стали это в себе проявлять.

Его ученики, за исключением чайки Флетчера, неуверенно затоптались на месте. Им

еще не приходило в голову, чем они все это время занимались.

С каждым днем толпа становилась все больше. Они были готовы без устали

расспрашивать, преклоняться и презирать.

— В Стае говорят, что ты — сын самой Великой Чайки, — как-то сказал Флетчер

Джонатану после занятий по скоростному пилотажу, — или что ты на тысячу лет опередил

свое время.

Джонатан вздохнул. Вот она, цена непонимания, — подумал он. Тебя назовут богом

или дьяволом.

— А ты что думаешь, Флетчер? Мы опередили наше время?

Флетчер долго молчал.

— В общем-то, подобный стиль полета существовал всегда, ему надо было просто

научиться; со временем это никак не связано. Может быть, моду мы несколько и обогнали,

это верно. Летаем иначе, чем большинство.

— Уже неплохо, — согласился Джонатан, перевернулся и некоторое время летел

лапками вверх. — Это намного лучше, чем опередить время.

Это случилось через неделю. Флетчер показывал элементы скоростного полета классу

новичков. Он только-только начал выход из пике с высоты семь тысяч футов и серой тенью

проносился в нескольких дюймах над берегом, когда птенец, впервые оторвавшийся от

земли и звавший свою мамочку разделить его радость, очутился прямо у него на пути. Чтобы

избежать столкновения у Флетчера Линда была лишь доля секунды. Он круто ушел влево и

на скорости чуть больше двухсот миль в час врезался в гранитную скалу.

Ему показалось, что скала была огромной дверью в другой мир. В момент удара он

оцепенел от ужаса, все померкло, и вдруг оказалось, что он снова летит, но уже в

незнакомом чужом небе. Память то уходила, то возвращалась, так страшно и грустно, и

жаль, что все так получилось, ужасно жаль.

И тут раздался голос, как в тот самый первый день, когда он встретил чайку по имени

Джонатан Ливингстон.

— Дело все в том, Флетчер, что мы преодолеваем сдерживающие нас преграды по

очереди, не спеша. Полет сквозь скалы по программе мы планировали изучать несколько

позже.

— Джонатан!

— Также известный, как Сын Великой Чайки, — ответил его учитель довольно сухо.

— Что ты здесь делаешь? Эта скала! Разве… разве я не умер?

— Да ладно, Флетч. Подумай сам. Если ты сейчас со мной разговариваешь, то ясное

дело, ты не умер. Ты просто умудрился довольно резко изменить свой уровень сознания.

Тебе самому надо сделать выбор. Ты можешь остаться здесь и продолжить обучение на этом

уровне — а он намного выше, чем тот, с которого ты ушел — или ты можешь вернуться и

продолжить свою работу в Стае. Старейшины очень надеялись, что произойдет хоть какое-

нибудь несчастье, но даже они не ожидали, что ты им так здорово подсобишь.

— Конечно же, я хочу вернуться в Стаю. Я ведь только-только начал занятия с новой

группой!

— Очень хорошо, Флетчер. Помнишь, как мы говорили, что тело создано силой

мысли…?

Чайка Флетчер встряхнул головой, расправил крылья и открыл глаза. Он стоял у

подножья скалы, а вокруг собралась вся Стая. Когда он зашевелился, все разом загалдели.

— Он жив! Был мертв, а ожил!

— Тронул кончиком крыла! Воскресил! Сын Великой Чайки!

— Нет! Он это отрицает! Он — дьявол! ДЬЯВОЛ! Явился, чтобы сгубить нашу Стаю!

В толпе было около четырех тысяч чаек, крайне напуганных происходящим, и крик

ДЬЯВОЛ!
пронесся среди них словно порыв урагана. Глаза разгорелись, клювы

воинственно сжались. Разорвать их на клочки!

— Может нам лучше покинуть их, а, Флетчер? — поинтересовался Джонатан.

— Я не стал бы сильно против этого возражать…

В ту же секунду они оказались в полу миле от того места, где клювы разъяренных чаек

ударили в пустоту.

— Отчего, — пораженно сказал Джонатан, — труднее всего на свете убедить птицу в

том, что она свободна и что она сможет сама себе это доказать, если немного потренируется?

Почему это так сложно?

Флетчер все еще не мог прийти в себя от резкой перемены обстановки.

— Что ты сделал? Как мы здесь оказались?

— Ты ведь сам сказал, что хотел бы оказаться подальше от этой толпы, что забыл?

— Да! Но как ты…

— Как и все остальное, Флетчер. Дело практики.

К утру Стая забыла об охватившем ее безумии, но Флетчер ничего на забыл.

— Помнишь, Джонатан, ты как-то давно говорил о том, что надо очень сильно любить

Стаю, чтобы вернуться к ней и помочь им научиться летать?

— Конечно помню.

— Я не понимаю, как ты можешь любить толпу, которая только что пыталась тебя

растерзать.

— Что ты, Флетч, любить надо не это! Конечно, нельзя любить ненависть и злобу. Ты

должен научиться видеть истинную чайку, то самое добро, живущее в каждом из них, и

помочь им самим это в себе обнаружить. Вот что я называю любовью. Бывает занятно, когда

этому научишься.

— Например, я помню одну молодую птичку, кипевшую от ярости, и звали ее чайка

Флетчер Линд. Ее только-только отправили в изгнание, и она была готова до последней

капли крови драться со всей Стаей и от обиды уже собиралась превратить Дальние Утесы в

свою личную преисподнюю. А сегодня она строит рай на земле и ведет в него всю Стаю.

Флетчер повернулся к своему учителю, и в его глазах мелькнул страх.

— Я веду? Что значит, веду я ? Учитель здесь ты. Ты не можешь покинуть нас!

— Разве? А ты не думаешь, что в мире могут быть и другие стаи, другие Флетчеры,

которым учитель нужен больше, чем вам, ведь они еще не успели встать на путь к свету?

— Я не справлюсь, Джон, ведь я — птица обычная, а ты…

— …единственный Сын Великой Чайки, так я полагаю? — Джонатан вздохнул и

посмотрел на горизонт, где небо сливалось с морем. — Я тебе больше не нужен. Ты должен

каждый день понемногу открывать в себе ту истинную чайку Флетчера, для которого нет

преград. Он — твой учитель. Ты должен понять его и суметь им стать.

Тут тело Джонатана засверкало, заструилось в воздухе и начало таять.

— Не позволяй им рассказывать обо мне всякие глупости, или сделать из меня божка,

ладно? Я — чайка. Я люблю летать, может быть…

— Джонатан!