ПОЛУЧИЛОСЬ!

— Ну, конечно, получилось, Джон, — сказал Чьянг. — Всегда получается, когда

знаешь, что делаешь. Теперь насчет самоконтроля…

Когда они вернулись, уже стемнело. Другие чайки смотрели на Джонатана с

благоговением, они видели, как он исчез с того места, где так долго стоял в неподвижности.

Но уже через минуту он прервал их поздравления.

— Я же здесь новичок! Я только приступил к занятиям. Это мне надо у вас учиться!

— Я удивляюсь этому, Джон, — сказал Салливан, стоявший рядом с ним. — У тебя

меньше страха перед новыми знаниями, чем у любой из чаек, которых я видел за десять

тысяч лет. — Стая замолчала, а Джонатан смущенно переступил с ноги на ногу.

— Мы можем начать работать со временем, если хочешь, — предложил Чьянг, — и ты

научишься летать в прошлое и будущее. Тогда ты будешь готов к изучению самого

сложного, самого могущественного и самого приятного. Ты будешь готов к полету в высь,

чтобы познать значение доброты и любви.

Прошел месяц, или что-то вроде месяца. Джонатан впитывал новые знания с

поразительной быстротой. Он всегда учился очень быстро даже в обычных условиях, а

теперь, став личным учеником самого Старейшины, он поглощал новые идеи будто

летающий компьютер.

Но вот наступил день, когда Чьянг исчез. Он тихо разговаривал со своей Стаей,

призывая их никогда не останавливаться в учебе, тренировках и желании побольше познать

совершенный невидимый принцип жизни. И тут его перья начали светиться все ярче и ярче,

и в конце концов ни одна чайка уже не могла смотреть на него.

— Джонатан, — сказал он на прощанье, — работай и познавай любовь.

Когда они снова обрели способность видеть, Чьянг исчез.

Потом чайка Джонатан не раз предавался размышлениям о Земле, с которой он

пришел. Если бы тогда он знал десятую или хотя бы сотую часть того, что он здесь узнал,

насколько полнее и значимей была бы его жизнь! Он стоял на песке и думал, а вдруг сейчас

там какая-нибудь чайка бьется, чтобы вырваться за пределы сковывающих ее ограничений,

чтобы понять, что смысл полета не только в том, чтобы долететь до корки, брошенной с

рыбацкой лодки. Может там даже появился настоящий изгнанник, осмелившийся бросить

открывшуюся ему правду в лицо всей Стае. И чем больше Джонатан занимался уроками

доброты, чем больше он трудился, чтобы познать природу любви, тем больше ему хотелось

вернуться на Землю. Хоть он и был в прошлом одинок, но Джонатан Ливингстон был

прирожденным учителем, и его собственный путь любви заключался в том, чтобы дарить

крупицы истины, которые он успел открыть, тем, кто искал лишь случая, чтобы эту истину

познать.

Салливан, уже освоивший полеты со скоростью мысли и помогавший научиться

другим, был настроен скептически.

— Джон, ты уже был когда-то изгнанником. Почему же ты думаешь, что чайки из того

мира послушали бы тебя сейчас? Ты же знаешь поговорку, а она верна: Чем выше летишь,

тем дальше видишь. Чайки из того мира, откуда ты родом, стоят на песке, галдят и дерутся

между собой. До рая им тысячу миль, а ты говоришь, что хочешь показать им рай там, где

они стоят! Джон, да они не видят даже кончиков своих собственных крыльев! Оставайся

здесь. Помогай новым чайкам, прилетающим сюда, они достаточно продвинуты, чтобы

понять то, о чем ты им говоришь. — Он помолчал, а потом добавил. — А что если бы Чьянг

вернулся в свой старый мир? Где бы ты был сегодня?

Последние слова решили все, и Салливан был прав. Когда летишь высоко, глядишь