СОВРЕМЕННЫЙ ГЛОБАЛЬНЫЙ КРИЗИС И БУДУЩЕЕ ЭВОЛЮЦИИ СОЗНАНИЯ

Данные, полученные на ЛСД-сеансах, в эмпирических подходах к самоисследованию и в разнообразной религиозной практике, выходят далеко за рамки психиатрии, психологии и психотерапии. Многие из новых прозрений затрагивают явления ключевой важности, способные определить будущее всего человечества и жизни на планете. Сюда относится новое представление о силах, которые влияют на историю, содействуют динамике социально-политических движений и питают творческие достижения человеческого духа в искусстве, философии и науке. Этот материал также позволяет увидеть в новом свете многие неясные моменты в истории религии, так как дает возможность четко отличить подлинный мистицизм и подлинную духовность от традиционных религиозных течений и господствующей церкви.

Ясно, что эта тема слишком объемна, и подробное обсуждение соответствующих вопросов заняло бы отдельный том. Здесь я хотел бы предложить лишь общий обзор новых взглядов на проблему, которая для всех нас имеет решающее значение, — проблему нынешнего глобального кризиса. С этим намерением я вначале обращусь к некоторым новым данным, связанным с перинатальной и трансперсональной сферами истории человечества, а затем более подробно сосредоточусь на вопросах, касающихся положения дел. в мире и будущего эволюции сознания.

Одна из центральных тем человеческой истории — агрессия и склонность к убийству в отношении других рас, наций, религиозных и социальных групп, кланов, семей, отдельных лиц или даже близких родственников. Мы уже обсуждали новый взгляд на перинатальные и трансперсональные корни злостной агрессивности. Ценность данных, полученных при глубинных эмпирических исследованиях, становится еще более очевидной, когда мы переходим от индивидуальной психопатологии к миру массовой психологии и социальной патологии. Многие из тех, кто занимается глубинным самоисследованием, часто переживают ситуации военных действий, кровавых революций, тоталитарных режимов, концентрационных лагерей и геноцида.

Тема войны является типичным и характерным аспектом эмпирических сеансов с перинатальным содержанием. Исторический период, географическое положение, тип вооружения и техники, а также специфические черты битвы могут меняться в широком диапазоне. Многие рассказывали о жестоких сражениях пещерных людей и дикарей, употреблявших каменное оружие и дубины, о древних битвах с участием колесниц и боевых слонов, о средневековых сражениях конных рыцарей в латах, о войнах, где применялись такие новшества, как лазер и ядерное оружие, и о смертоносных схватках будущего, в которых принимали участие межзвездные корабли разных солнечных систем и галактик. Сила и размах этих военных сцен и соответствующих переживаний обычно превышают уровень, который прежде считался переносимым для человека. Хотя общий контекст этих переживаний обеспечивается перинатальными матрицами, их специфическое содержание часто включает трансперсональные явления.

В переживаниях людей, которые действительно воевали или же испытали военные действия на себе как мирные жители, воспоминания о тех временах часто живо воссоздаются одновременно с военными сценами, относящимися к различным историческим периодам, в которых они не могли участвовать лично. Иногда их воображение черпает образы из мифологии различных культур и архетипических сфер; разрушительный потенциал, который высвобождается при переживании этих сцен, может превосходить все мыслимое в пределах феноменального мира. В этом смысле типичны сцены восстания титанов против олимпийских богов, битва светлых сил Ахурамазды против темных сил Аримана, гибель нордических богов в Рагнареке, архетипические сцены полного разрушения Апокалипсиса и Армагеддона.

Две перинатальные матрицы, обеспечивающие почти весь военный символизм — это БПМ-II и БПМ-III. Для целей нашего изучения важно установить главное различие между ними. Обе они тесно связаны с темой ужаса, агонии и смерти, и обе обычно ассоциируются с образным рядом войны и концентрационных лагерей. А отличает их эмпирический акцент и характер ролей, которые отводятся испытателю. Человек, который находится под влиянием БПМ-II, участвует в сценах насилия как беспомощная жертва, тогда как на нападающей стороне всегда выступают другие лица Он переживает бесконечные мучения, выступая в роли погребенных под останками разрушенных домов мирных жителей во время воздушных налетов, селян, усадьбы которых уничтожайся безжалостными захватчиками, матерей и детей, попавших под действие напалма, солдат, атакованных отравляющими газами заключенных концентрационных лагерей Общая атмосфера таких сцен связана с горем, отчаянием, мукой, безнадежностью и абсурдностью человеческого существования.

Природа военных переживаний, связанных с БПМ-III, совершенно иная. Хотя актуальный образный ряд может быть тем же, индивид не отождествлен исключительно с угнетенной и растоптанной жертвой. Ему доступен опыт эмоций и телесных ощущений агрессора или тирана, и одновременно он может выступать в роли наблюдателя. Переживая эту матрицу можно побывать во всех ролях но основной акцент остается на взаимосвязи протагонист и их взаимодействии друг с другом. Преобладающей эмоциональной атмосферой будет необузданное инстинктивное возбуждение наряду с агрессивностью, страхом, сексуальным волнением, странной очарованностью, необычной смесью боли и удовольствия, а также скатологическим компонентом.

Нашему обсуждению будет полезно сравнение эмпирических характеристик этих двух матриц с биологическими ситуациями, к которым они относятся, — с первой и второй стадиями родов. Вторая матрица, которая связана с первой стадией родов, переносит в атмосферу блокады и энергетического застоя. Кажется, что заново проживающий ее человек способен испытывать только эмоции и ощущения жертвенного ребенка со всеми психологическими нюансами и оттенками этого состояния.

БПМ-III которая включает элементы проталкивания через родовой канал: ассоциируется с определенной силой энергетического потока Тот кто сталкивается с этой стадией рождения, может эмпирически отождествляться не только с ребенком, но и с рожают щей матерью и с родовым каналом, включая все соответствующие и поводящие роли и темы. Интересно узнать на собственном опыте что все главные эмпирические аспекты БПМ-III находят свое идеальное выражение в военном контексте психоделических сеансов; нет необходимости подчеркивать, что это так и в случае фактических военных действий. Действительно, трудно поверите чтобы такая связь носила чисто случайный характер и не имела глубокой психологической значимости.

Титанический аспект представлен монументальной военной техникой, использующей и высвобождающей невиданную энергию, начиная с гигантских камнеметателей и таранов древних армий и кончая колоссальными танками, амфибиями, броненосцами, летающими крепостями и ракетами. Атомное и термоядерное оружие имеет по-видимому особое символическое значение, что будет обсуждаться позднее.

Садомазохистский аспект БПМ-III является, конечно, характерным признаком любой военной ситуации; однако отчетливее всего он присутствует в ситуации рукопашного боя, где равно возможно причинить боль и испытать ее, что может происходить одновременно — например в сценах борьбы, бокса, боя гладиаторов, корриды, сражений неандертальцев, туземных битв, средневековых сражений со щитом и мечом, рыцарских поединков и штыковых атак времен первой мировой войны. Очевидно, существует близкая параллель между такой тесной, кровавой схваткой двух воинов и симбиотическим взаимодействием матери и ребенка в процессе родов. В обоих случаях главные участники заперты в безвыходной ситуации на грани жизни и смерти, причем каждый одновременно причиняет и испытывает боль. Особенно важным кажется тот факт, что кровь, проливаемая с обеих сторон, смешивается.

Иногда участники ЛСД-сеансов упоминают о других формах кровавого противоборства, которые кажутся связанными с динамикой БПМ-III. Отношения и взаимосвязь между партнерами садомазохистской практики уже обсуждались. Другим интересным примером являются отношения между первосвященниками и их жертвами в доколумбовой Америке. У ацтеков такие отношения носили ярко выраженный родственный характер и подразумевали близкий душевный контакт. На фресках в древнем центре майя Бонампаке, где представлена церемония принесения в жертву, показано, как жрецы прокусывают себе языки, чтобы их кровь смешивалась с кровью убиваемых жертв. Мы уже обсуждали глубокое психологическое родство инквизиторов с колдунами и ведьмами. которых они преследовали. Садистские методы инквизиции, пыточные камеры, отвратительные орудия пытки, аутодафе, а также интерес к сексуальному и скатологическому поведению жертв по существу отражают ту же глубинную мотивационную структуру, которая заложена в отправлении Черной мессы и ведьмовском Шабаше.

За последние годы отчеты о кровавых мятежах в некоторых американских тюрьмах выявили другую характерную пару, а именно, заключенного и охранника. Бесчеловечная природа мятежей может показаться совершенно непонятной и загадочной психиатрам и психологам, обученным по Фрейду, или сторонникам бихевиоризма, которые пытаются объяснить такое поведение на основании биографического материала. Но это совсем не удивительно для любого, кто имеет даже весьма поверхностное представление о перинатальной динамике. Мятежи явно спровоцированы тюремными условиями, активизирующими перинатальный материал, — в том числе жестоким обращением и скученностью, — и поведение бунтовщиков несет в себе классические перинатальные черты. Недавнее расследование поведения полицейских (в частности, нередких случаев превышения ими власти) также дает интересный материал о психологической сцепке между полицейскими и преступниками..

Есть еще два примера с большим социальным и историческим значением — тиран-диктатор и революционер, а также ультраправый политик и левый радикал (обе пары будут обсуждаться ниже в контексте политических переворотов и революций). Во всех случаях протагонисты этой схватки захвачены деструктивным взаимодействием и психологическим порабощением, независимо от того, в какой роли они выступают — жертвы или агрессора. Можно сказать, что в каком-то смысле они создают друг друга, питая действия другой стороны по отношению к себе. Окончательным выходом из каждой ситуации (его предлагают многие из духовных путей и транс персональная психология) будет не выигрыш или победа, а шаг в сторону от психологической привязанности к "нашим и вашим" и продвижение к синергетической стратегии.

Сексуальный аспект БПМ-III выражается в военное время различными путями. В широких слоях населения обычно наблюдается моральное и сексуальное разложение, а также повышенный интерес к эротической активности. Сходный эффект просматривается в ситуациях крупных стихийных бедствий и эпидемий. Речь идет о психологии по принципу avant deluge ("после нас хоть потоп" — франц.) или carpe diem ("лови момент" — лат.), и это обычно интерпретируется как реакция на неминуемость смерти. Уже подчеркивалось, что повышенный интерес к сексу увеличивает число зачатий и является поэтому естественной компенсацией массовой гибели в ходе боев. Предложенная здесь альтернатива заключается в том, что повышенная сексуальность отражает мощный сексуальный компонент перинатальной динамики и потому составляет неотъемлемый аспект высвобожденных инстинктивных сил.

В недвусмысленных заверениях военачальников перед важными сражениями регулярно звучит обещание отдать солдатам женщин завоеванных городов и деревень. Излишне упоминать об умножении случаев изнасилования во время войны на протяжении всей человеческой истории и о большом числе незаконнорожденных детей, зачатых в добровольном или же насильственном половом акте в военное время. Было множество публикаций о половых преступлениях в концентрационных лагерях, и здесь тоже все достаточно понятно.

Скатологический аспект характерно сопутствует военным сценам во все времена. Одна из самых типичных черт войны — агрессоры, уничтожающие порядок и красоту, оставляющие после себя хаос и запустение. Полная разруха, груды развалин и мусора, антисанитарные условия повсюду, колоссальный уровень загрязнения всевозможных видов, изуродованные и искалеченные тела, панорама разлагающихся трупов и костяков — вот непременные последствия войн на протяжении всей истории.

Далее, пирокатарсический аспект БПМ-III — типичный и важный элемент в большинстве картин разрушения, причиненного войной. Конкретные ситуации, включающие этот элемент, могут принимать разнообразные формы, начиная с потоков кипящей смолы с крепостных стен и разрушения огнем покоренных сел и городов, кончая взрывами бомб при воздушных налетах, массированным ракетным обстрелом ("шарманка Сталина") и ядерной войной. Стихию огня можно видеть зловещей и разрушительной, но чаще человек воспринимает ее с восторгом пироманьяка, наслаждаясь ее мощью и очистительной силой. Многие из переживших войну вспоминают, что не в силах были сопротивляться притягательности архетипической силы огня, когда попадали в ситуации на грани жизни и смерти. Такое ощущение обычно резко противоречит всем предрасположениям и стандартам повседневной жизни. Фрейд описал психологические изменения, которые происходят в этих условиях, с точки зрения психологии толпы и появления "Суперэго войны" (Freud, 1955а; 1955Ь).

В видениях, которые сопровождают опыт рождения в контексте БПМ-IV, часты сцены, символизирующие конец войны или победу восстания. Празднование военного триумфа, воодушевленные шествия, развевающиеся флаги, веселье на улицах и братание солдат с гражданским населением — все это сцены, обычные в описаниях людей, проживших заново момент рождения. Подобный период беззаботного веселья после войны или революции, предшествующий переходу к новым обязанностям, кажется психологически равноценным короткому отдохновению после рождения, прежде чем новорожденный встречается с трудностями и превратностями своего существования.

Все эти наблюдения можно кратко выразить в неожиданном выводе: структура человеческой личности содержит — в бессознательном репертуаре перинатального уровня — функциональные матрицы, активация которых может вызывать сложное и реалистичное воспроизведение всех переживаний ужаса, агонии, полиморфного инстинктивного возбуждения и странного очарования, связанных с разнообразными формами войны.

Во многих случаях люди, переживающие во время сеансов перинатальные элементы, рассказывали об интересных прозрениях в суть иных социополитических ситуаций, тесно связанных с темой войны. Речь идет о проблемах тоталитарных систем, автократии, диктатуры, "полицейских государств" и кровавых революций. Глубинная эмпирическая конфронтация с элементами БПМ-II обычно включает отождествление с населением стран под гнетом диктатуры, вынужденным проживать в полицейском государстве или при тоталитарном режиме — например в царской России, нацистской Германии, одной из коммунистических или латиноамериканских стран. Подобное эмпатическое отождествление может распространяться и на жестоко преследуемое меньшинство, и на категорию лиц, оказавшихся в особенно трудном положении.

Примеры таких переживаний составляют ряд исторических сюжетов: христиане во времена императора Нерона, крепостные и рабы, группы евреев в различные исторические периоды и в разных местах, узники средневековых темниц, заключенные концлагерей или обитатели сумасшедших домов. Некоторые пациенты чешской национальности, которые прошли через мучительный опыт либо во время нацистской оккупации во второй мировой войне, либо в период коммунистического режима, часто вновь проживают воспоминания о психотравмах, фактически полученных по политическим мотивам — например сцены в концентрационных или трудовых лагерях, жестокие допросы, заключение в тюрьму или эпизоды "промывания мозгов". По данным, полученным на психоделических сеансах, существует глубокое психологическое родство между атмосферой — в угнетенной стране или опытом преследуемой группы людей и опытом плода в тисках родового канала.

Переживания, связанные с БПМ-III, включают чаще всего образы и символы деспотических сил, агрессоров и тиранов. Динамика этой матрицы связана с политикой силы, тиранией, эксплуатацией и подчинением других, грязными делишками и интригами, дипломатией "плаща и шпаги", тайной полицией, предательством и изменой. Многие люди на ЛСД-сеансах пережили в заключительной фазе родовой агонии отождествление с деспотическими правителями и диктаторами всех времен, с Нероном, Чингисханом, Гитлером, Сталиным. После такой глубинной эмпирической идентификации они перестали считать диктатуру проявлением подлинной силы и власти и поняли, что ментальность диктатора во многом сходна с умственным состоянием ребенка, борющегося в родовом канале. Его раздирают беспорядочные и противоречивые чувства и энергии: странная смесь неудержимой агрессивности в отношении любого препятствия, бездонные сомнения в собственных силах, мегаломаниакальные чувства, неуемные амбиции, примитивная детская тревога, общая паранойя и сильнейший телесный дискомфорт, особенно удушье и сбои дыхания.

Люди, изведавшие это на своем опыте, поняли весь ужас ситуации, когда к власти приходит человек в таком психологическом состоянии, которое на самом деле крайне нуждается в лечении. И далее, они осознали, что массовая поддержка, так остро необходимая диктатору на различных стадиях его продвижения к власти, отражает тот факт, что сходные элементы составляют непременную часть в психике всех людей. Становится очевидным. что любой человек способен на те же преступления, если обнажается соответствующий уровень его бессознательного и внешние условия тому способствуют.

Действительная проблема — не в отдельных личностях и не в политических партиях или фракциях. Задача состоит в том, чтобы создать безопасные и социально санкционированные ситуации, при которых определенные вредные и потенциально опасные элементы структуры человеческой личности могут выявляться и прорабатываться без ущерба для других или для общества в целом. Радикальные программы внешней направленности и политическая борьба (даже имеющие особую важность, когда они направлены против убийственных режимов Гитлера или Сталина) не в состоянии решить проблемы, стоящие перед человечеством, без одновременной внутренней трансформации. Они, как правило, создают эффект маятника — вчерашний неудачник становится завтрашним правителем, и наоборот. Хотя роли меняются, запас злостной агрессивности остается тем же, и человечеству в целом это никак не помогает. Продолжают функционировать тюрьмы, концентрационные и трудовые лагеря: сменяются лишь их обитатели.

Подлинная сила не нуждается в афишировании и демагогической риторике; ее наличие самодостаточно. Диктатор испытывает не силу, а мучительный комплекс неполноценности, ненасытную жажду признания, невыносимое одиночество и снедающее недоверие. В ходе глубинной эмпирической терапии "комплекс диктатора" разрешается с завершением процесса смерти-возрождения. Эмпирическая связь с элементами БПМ-IV выводит человека из-под власти ужаса и агонии и открывает пути совершенно новым ощущениям и чувствам — завершенности, причастности и безопасности, уважению к жизни и созиданию, пониманию, терпимости, приверженности принципу "живи и давай жить другим" и осознанию собственной космической значимости в соединении со смирением.

Тиран и бунтарь представляют взаимосвязанную пару; глубокая психологическая мотивация обоих имеет один источник и одно качество. Состояния ума злого диктатора и яростного революционера во время их смертельной схватки не различаются по глубинной природе. Очевидные различия существуют лишь в их идеологии и моральном оправдании действий. Иногда могут значительно различаться этическая и социальная ценность отстаиваемых ими систем. Однако и у того, и у другого фундаментальным образом отсутствует истинная психологическая интуиция относительно реальных мотивов своего поведения. Это ситуация, в которой невозможно выиграть, можно только проиграть; неважно, кто побеждает или на чьей стороне будет моральный суд истории — реальное решение проблемы не дано ни одной из сторон.

Обе стороны находятся под влиянием исходно ошибочных представлений и пытаются решить внутреннюю психическую проблему посредством манипуляций во внешнем мире. Это ясно подтверждается тем, что видения кровавых восстаний, вдохновленных утопическими идеалами, и чередование отождествления то с угнетателями, то с революционерами свойственны динамике БПМ-III. Они становятся психологически неприемлемыми и исчезают, когда индивид достигает БПМ-IV. Характерные для третьей перинатальной матрицы конкретные образы охватывают широкий ряд, начиная с восстания римских рабов под предводительством Спартака и взятия Бастилии во время Великой Французской революции до таких недавних событий, как взятие Зимнего дворца большевиками и победа Фиделя Кастро на Кубе.

Лица, проходящие ЛСД-терапию и другие формы глубинного эмпирического самоисследования, независимо друг от друга рассказывают о постижении причин постоянной трагикомической неудачи всех бурных революций, которым не помогают ни высокие идеалы, ни общий порыв поддерживающих их радикальных философий. Следует заметить, что все участники ЛСД-сеансов в Праге имели непосредственный опыт коммунизма и марксизма-ленинизма в теории и на практике, многие из них пережили и нацизм. По существу, внешний гнетреальный или воображаемый — смешивается и отождествляется с внутренней психологической несвободой от бессознательного тяжкого воспоминания о родовой травме. Интуитивно чувствуемая возможность освободиться в инстинктивном выплеске, характерном для БПМ-III, проецируется и переводится в конкретный план свержения тирана. Следовательно, действительный мотив и движущая сила вооруженных переворотов и социально-утопических планов — это бессознательная потребность освободиться от гнетущих и сковывающих последствий родовой травмы и эмпирически соединиться с несущими удовлетворение чувствами, которые связаны с БПМ-IV и БПМ-I.

Что же, например, делает коммунизм особенно мощной и особенно проблематичной силой в современном мире? — То, что он представляет программу, которая психологически верна, если применяется к процессу внутренней трансформации, но абсолютно ложна как рецепт социальной реформы. Основной принцип, утверждающий, что для прекращения угнетения и установления гармонии и всеобщего довольства необходим бурный насильственный переворот, вполне отчетливо отражает динамику внутренней трансформации, связанную с процессом смерти-возрождения. Именно поэтому коммунистический принцип выражает глубокую истину и весьма привлекателен для благовидной и многообещающей политической программы.

Главная же ошибка в том, что стадии архетипического раскрытия духовного процесса проецируются на материальную действительность и маскируются под атеистическое средство социального переустройства мира: совершенно ясно, что в такой форме оно работать не будет. Стоит лишь взглянуть на нынешний распад коммунистического мира, на вражду между странами, исповедующими идеалы марксизма-ленинизма, или на заграждения, минные поля, колючую проволоку и сторожевых собак на все эти средства, к которым им приходится прибегать, чтобы удержать свои народы в рамках социального рая, и можно легко сделать вывод об успехе этого захватывающего эксперимента.

Исторический анализ показывает, что насильственные перевороты как правило мощны и успешны в деструктивной фазе, когда высвобожденные перинатальные силы используются для уничтожения прежнего коррумпированного режима. И они чаще всего сходят на нет в следующей стадии, когда делается попытка создать обещанные райские условия, образ которых был ведущей моральной силой революции. Перинатальные силы, оперирующие подобными социально-политическими переворотами, не поглощаются и не перерабатываются, они просто приводятся в действие и отыгрываются. Итак, эти стихийные силы, столь необходимые на деструктивной стадии революции, становятся семенем коррупции в новой системе и продолжают действовать после победы в самом лагере архитекторов нового порядка. Таковы, в двух словах, выводы на основе эмпирических исследований, объясняющие удивительные военные успехи радикальных революций и их столь же удивительную неспособность разродиться утопией, видение которой вожди использовали как приманку для масс.

Очевидно, что индивиды, которым оказалось не под силу решить свои собственные психологические проблемы и достичь внутренней гармонии и покоя, не самые лучшие судьи того, что неправильно в этом мире, и каковы средства к его исправлению. Основой действительного решения должна стать эмпирическая связь с ощущениями БПМ-IV и БПМ-I и с трансперсональной сферой собственной психики, установленная прежде, чем предпринимается крестовый поход за переделку мира. Это по сути аналогично утверждению Кришнамурти о том, что единственная революция — это революция внутренняя. Военные перевороты (хотя они по-прежнему до некоторой степени содействуют историческому прогрессу) обречены на неудачу в своих утопических стараниях, потому что их внешние достижения не подкреплены внутренней психологической трансформацией, которая могла бы нейтрализовав мощные деструктивные силы, свойственные человеческой натуре.

Этот момент можно иллюстрировать сообщениями ЛСД-пациентов, которые уловили параллель между ситуацией революционной эйфории от побед на баррикадах и состоянием новорожденного, потрясенного взрывным освобождением из удушающих объятий родового канала. Чувство триумфа у новорожденного вскоре заменяется страданием по поводу внезапно обнаруженных ощущений холода, влаги, голода и эмоциональной опустошенности. Революционер, вместо того, чтобы обрести обещанный рай и насладиться им, вынужден мириться с тяготами своего нового положения, в том числе с модифицированной версией старой системы подавления, незаметно развивающейся на обломках утопии.

По ходу жизни новорожденного все больше беспокоит тень перинатальной энергии, с которой он не справился, которую не смог интегрировать. Аналогичным образом перинатальная энергетика, которая явилась движущей силой революции, будет постоянно прорываться в политической структуре нового режима. Так как революционеры не способны осознать фундаментальную несостоятельность своего отношения к реальности, им приходится находить объяснения неудачам в воплощении утопических идей и выискивать виноватых — своих же товарищей, которые якобы опорочили истинную доктрину, отклонившись слишком далеко вправо или влево, потворствовали отвратительным пережиткам старой идеологии или же выказали еще какую-нибудь из многочисленных "детских болезней" революционного движения.

Это не значит, что мы должны отказаться от попыток провести справедливые социальные и политические реформы или прекратить сопротивление тиранам и тоталитарным режимам. Дело в том, что в идеале лидеры подобного движения должны быть людьми, проделавшими достаточно большую внутреннюю работу и достигшими духовной зрелости. Политики, которые прячут свой внутренний эмоциональный беспорядок в программу кровавой революционной резни, просто опасны, доверять им и поддерживать их нельзя. Реальная задача состоит в том, чтобы повысить уровень сознания населения, так, чтобы оно умело узнавать политических деятелей, принадлежащих к этой категории, и отказывать им в своей поддержке.

Еще одна область, о которой в эмпирической психотерапии накопились интересные откровения, — это концентрационные лагеря, массовые убийства и геноцид. Уже говорилось о том, что переживания БПМ-II типично подразумевают отождествление с обитателями тюрем и концлагерей, включая их чувства отчаяния, беспомощности, чрезвычайного страдания, голода, физической боли и удушья в газовых камерах. Обычно это связано с глубоким экзистенциальным кризисом. Ощущение бессмысленности и абсурдности человеческого существования чередуется с неотступным желанием и потребностью найти смысл жизни на фоне этой апокалиптической реальности. Ввиду этого легко понять, что совсем неслучайно Виктор Франкл (Frankl, 1956), родоначальник логотерапии и экзистенциального анализа, сформулировал свои идеи о важности ощущения смысла человеческой жизни во время длительного пребывания в нацистском концентрационном лагере. Когда образы концентрационного лагеря появляются в контексте третьей перинатальной матрицы, люди переживают отождествление не только с беспомощными жертвами, но также с коварными, жестокими и бесчеловечными нацистскими офицерами или красными комиссарами Архипелага ГУЛАГ.

Более пристальное изучение общей атмосферы и специфических условий пребывания в концлагерях показывает, что это яркое, буквальное и реалистичное отражение кошмарного символизма негативных перинатальных матриц в материальном мире. Картины этих лагерей смерти полны безумием и кошмарным страхом. Истощенные голые тела видятся наваленными в гигантские кучи, разбросанными по проходам или повисшими на ограждениях из колючей проволоки — безымянные, лишенные всякой идентичности и человеческого достоинства скелеты. Среди наблюдательных вышек с пулеметами и ограждений, опутанных проводами под высоким напряжением, почти непрерывно раздаются крики и выстрелы; зловещие охранники с их полудикими восточно-европейскими овчарками расхаживают взад и вперед, выискивая очередную жертву.

Насилие и садизм, столь типичные для перинатального опыта, здесь проявлялись в масштабе, который трудно вообразить. Неукротимая ярость и патологическая злоба офицеров СС, их изощренная жестокость и безмерное стремление издеваться, унижать и пытать выходили далеко за рамки предполагавшейся необходимости в системе концлагерей, которая предназначалась для устрашения врагов Третьего Рейха, для обеспечения его рабами и для ликвидации отдельных противников нацистского режима и "расово-неполноценных групп".

Особенно ясно это проявляется в отношении скатологического аспекта, который представлял ошеломляющую сторону жизни в нацистских концентрационных лагерях. Во многих случаях заключенных заставляли мочиться друг другу на лицо или в рот. Им разрешалось ходить в уборную только два раза в день, и те, кто пытался пробраться туда ночью, рисковали быть убитыми охраной; это вынуждало некоторых заключенных использовать свои миски вместо ночных горшков. В Биркенау у заключенных периодически отбирали миски и выбрасывали в отхожее место, откуда те должны были их доставать.

Обитатели нацистских концлагерей буквально утопали в отбросах и довольно часто погибали в экскрементах. Одним из любимых развлечений солдат СС было хватать людей во время испражнения и сбрасывать их в выгребную яму; в Бухенвальде десять заключенных задохнулись в фекалиях за один месяц такого извращенного развлечения. Эти действия, конечно, были более чем рискованны с точки зрения гигиены и здоровья, а потому прямо противоречили обычной педантичности насчет эпидемического контроля в тюрьмах, армии или в других ситуациях массового совместного проживания. Следовательно, их нужно рассматривать с точки зрения психопатологии и в контексте перинатальной динамики, что, видимо, обеспечивает правдоподобное объяснение.

Сексуальный аспект перинатальных переживаний тоже достаточно выражен в условиях концентрационных лагерей. Гетеросексуальное и гомосексуальное насилие над заключенными, включая изнасилование и садистские приемы, носило массовый характер. Нередко офицеры СС ради развлечения заставляли заключенных вступать друг с другом в половой контакт. Отобранные женщины и девушки, включая даже малолетних, передавались в дома терпимости для удовлетворения сексуальных нужд солдат во время отпусков. Потрясающее описание сексуальной практики в германских концентрационных лагерях можно найти в романе "Кукольный дом" знаменитого израильского писателя, который в качестве псевдонима использовал номерное имя, данное ему в концлагере — КаЦетник 135633 (Ka-Tzetnik, 1955).

Перинатальный опыт смерти Эго обычно включает чувства полного унижения, деградации, позора и осквернения. То, что психика ЛСД-пациентов извлекает из богатых запасов бессознательных матриц в форме внутреннего опыта и символических образов, в концентрационных лагерях проявилось с устрашающим реализмом. Заключенных лишали всего, что им принадлежало, — одежды, волос, имен, — всего, что могло быть связано с их самоидентичностью. В лагерных условиях полное отсутствие приватности, невообразимая грязь и неумолимый диктат биологических функций были усилены до гротеска. Затем это стало отправной точкой для более специализированной программы дегуманизации и тотального обесценивания человека, проводимой по генеральной стратегии СС настолько же методично и систематично, насколько она была непостоянна, злокозненна и непредсказуема в своих каждодневных проявлениях.

В ряд безусловных совпадений между эмпирическими элементами перинатальных матриц и практикой концентрационных лагерей попадает также элемент удушья. Нацистская программа систематического уничтожения проводилась посредством газовых камер — жертвы умерщвлялись отравляющим газом в плотно набитых, ограниченных помещениях. Вспомним, что стихия огня играет важную роль в символике второй и третьей перинатальных матриц. В БПМ-II он причастен атмосфере архетипических инфернальных сцен, в которых проклятые души подвергаются нечеловеческим пыткам. В БПМ-III он появляется на заключительной пирокатарсической стадии процесса смерти-возрождения, знаменуя окончание агонии и предвещая трансценденцию. Горящие печи крематориев были частью дьявольского сценария лагерей и местом, куда свозили мертвые тела и где последние биологические останки измученных жертв уничтожались без следа. Этот аспект перинатального символизма отражен с изумительной силой в другой книге Ка-Цетника 135633 "Восход над адом" (Ka-Tzetnik, 1977).

Следует также упомянуть, что нацисты с особой извращенной свирепостью относились к беременным женщинам и младенцам, что опять свидетельствует в пользу перинатальной гипотезы. Без сомнения, самым сильным местом в книге Терренса Де Пре «Уцелевший» (Pres, 1976) является описание тележки, полной новорожденных детей, которую сваливают в огонь; за этим следует сцена, в которой беременных женщин бьют палками и кнутами, травят собаками, таскают за волосы, пинают в живот и в конце концов швыряют в печь крематория еще живыми.

Профессор Бастианс из Лейдена (Голландия) обладает обширным опытом лечения так называемого "синдрома концлагеря" — комплекса эмоциональных и психосоматических расстройств, который развивается у бывших узников через несколько десятилетий после освобождения. Он провел уникальную программу лечения лиц, страдавших от психологических последствий беды, случившейся много лет назад. Под действием ЛСД бывших узников побуждали пережить, отреагировать и интегрировать различные травматические переживания концлагеря, воспоминания о которых все еще не отпустили их. В статье, описывающей эту программу, Бастианс пришел к выводу, весьма схожему с нашей концепцией, но в менее конкретной форме. Он отметил тот факт, что идея концентрационного лагеря является продуктом человеческого ума. Как бы дико это не звучало, но сама идея должна быть неким проявлением или определенным аспектом человеческой личности и динамики бессознательного. В сжатой форме это отразилось и в названии его статьи: "Человек в концлагере и концлагерь в человеке" (Bastians, n.d.).

Такие наблюдения открывают нам удивительный факт о психике и структуре личности. Так же, как в отношении войн и революций, бессознательное содержит функциональные матрицы. которые в определенных условиях могут генерировать весь набор пассивных и активных переживаний, связанных с концлагерями, отражающих их общую атмосферу и конкретные детали. К тому же, очень часто на сеансах погружения в перинатальный опыт возникают многие другие яркие образы и переживания, включающие сцены массового уничтожения и геноцида в различных культурах и в разные исторические периоды. Они представляют важный канал для экстремального выплеска агрессии, которая связана с динамикой третьей перинатальной матрицы.

В последние годы неожиданное подтверждение соотношению перинатальной динамики с важными социополитическими явлениями поступило из совершенно независимого источника. Ллойд Де-Моз, журналист, психоаналитик и большой сторонник психоистории,[68]изучил речи видных военных и политических деятелей и другие материалы, относящиеся к историческим периодам, предшествующим большим войнам и революциям или связанным с ними (De Mause, 1975; 1982). Его удивительные данные убедительно поддерживают тезис о том, что регрессивный инфантильный материал, в особенности относящийся к процессу биологического рождения, играет важную роль в крупных политических кризисах. Его аналитический метод уникален и вместе с тем образен и созидателен. Помимо традиционных исторических источников Де-Моз воспользовался данными огромной психологической важности из шуток, анекдотов, карикатур, сновидений, личных представлений, оговорок, сторонних ремарок ораторов и даже надписей и пометок на полях документов.

Результаты изучения большого числа исторических кризисов заставляют думать, что политические и военные лидеры, вместо того, чтобы быть сильными эдиповыми фигурами, являются "мусорными баками" для вытесненных чувств отдельных лиц. групп и даже целых наций. В них общество находит санкционированные каналы проецирования и отыгрывания эмоций, которые не могут сдерживаться обычными системами внутрипсихической защиты. По мнению Де-Моза. в психологии больших групп психика регрессирует до архаичных модальностей отношений, которые характерны для довербальной стадии детства. Инфантильные эмоции и ощущения проявляются на всех уровнях психической организации, не только на эдиповой и фаллической стадиях, но также и на анальной, уретральной и оральной.

При анализе исторического материала, относящегося к периоду, предшествующему началу войны или революции, Де-Моз поразился обилию речевых оборотов и образов, связанных с биологическим рождением. Политики всех возрастов при объявлении войны или описании критической ситуации обычно упоминают удушье, борьбу не на жизнь, а на смерть за право свободно дышать или за жизненное пространство, и чувство сокрушенности вражескими силами. Также часто встречаются аллюзии на темные пещеры и запутанные лабиринты, туннели, нисхождение в бездну или, наоборот, на необходимость выбраться из мрака и найти путь к свету. Другие образы связаны с чувством малости и беззащитности, утопания, повешения, горения, падения или прыжка с башни. Хотя последние три образа не имеют непосредственного отношения к рождению, они являются распространенными перинатальными символами, которые наблюдаются в контексте БПМ-III, что подтверждается наблюдениями во время сеансов психоделической терапии и данными аналитической работы со сновидениями Нандора Федора (Fodor, 1949). Тот факт, что беременные женщины и дети оказываются в центре военных фантазий, заслуживает особого внимания.

Психоисторические примеры Де-Моза взяты из многих исторических периодов и регионов земного шара. Примеры из мировой истории с участием таких известных персонажей, как Александр Македонский, Наполеон, кайзер Вильгельм II и Гитлер, дополнены примерами из древней, недавней и современной истории Соединенных Штатов. Так, Де-Моз проанализировал психоисторические корни американской революции и обсудил ее в связи с приемами родов и спецификой вынашивания ребенка. Ему удалось выявить удивительные элементы родового символизма в заявлениях адмирала Шимады и посла Кюрасо перед нападением на Пирл-Харбор. Особенно поразительным было то, как использовались перинатальные символы в связи со взрывом второй атомной бомбы. Самолету, который имел на борту атомную бомбу, дали имя матери летчика, на самой бомбе было написано «Мальчуган», кодированная телеграмма в Вашингтон после успешного взрыва имела следующее содержание: "Малыш родился".

В переписке Джона Кеннеди с Хрущевым по поводу кубинского кризиса упоминается ситуация, которой хотели бы избежать оба; она символизируется двумя слепыми кротами, которые встретились в темном подземном ходе и вступили в смертельный бой. Когда Генри Киссинджера спросили, будут ли США рассматривать возможность военного вмешательства на Ближнем Востоке, он коснулся рукой своего горла и сказал: "Только если произойдет еще одно удушение".

Можно привести еще много примеров в поддержку тезиса Де-Моза. Его исследования неожиданно обнаружили, что упоминания об удушении и подавлении встречаются лишь в речах, предшествующих войне, но не во время военных действий, когда происходит действительное окружение войсками противника. К тому же, обвинения в удушении, перекрытии кислорода или уничтожении иногда произносились в адрес стран, которые даже не являлись сопредельными. Тот факт, что массы эмоционально реагируют на речи такого рода и неспособны увидеть их явную иррациональность и абсурдность, выдает всеобщую неясность и уязвимость в области перинатальной динамики.

Де-Моз привел вполне достаточное доказательство той гипотезе, что во время войн и революций народы действуют исходя из коллективной фантазии о рождении. Из приведенных примеров ясно, что полученные им результаты и выводы тесно связаны с наблюдениями во время психоделических исследований. Его психоисторическая работа продолжает традицию глубинного психологического анализа социальных переворотов, начатую Густавом Лебоном (Le Bon, 1977) и З. Фрейдом (Freud, 1955b). Новые данные в общем соответствуют выводам этих авторов, но в них есть и другие важные и конкретные догадки большого теоретического и практического значения. Произведенный Де-Мозом сдвиг акцента с фрейдовского индивидуального бессознательного на динамику родовой травмы является крупным шагом в понимании стихийных социальных событий.

Согласно новой интерпретации, поддержанной психоделическими наблюдениями и психоисторией Де-Моза, мощные энергии и эмоции, обусловленные родовой травмой или связанные с ней, предстают стандартным компонентом структуры человеческой личности. Их активизация у индивидов (под воздействием ли факторов психологической природы, вследствие биохимических изменений или в связи с другими явлениям) вызывает, в зависимости от обстоятельств, индивидуальную психопатологию или процесс духовного преображения. Вероятно, по причинам, которые в настоящее время еще недостаточно осознаны,[69]психологическая защита, которая в норме препятствует выходу перинатальной энергии на поверхность сознания, может давать сбои одновременно у большого числа лиц, принадлежащих к одной социальной, политической или национальной группе. Это создает общую атмосферу напряженности, тревоги и ожидания худшего. Лидером масс при таком положении дел становится тот, чье осознание перинатальных сил выше среднего, кто способен отказаться от собственности на них и спроецировать их на события внешнего мира. Затем он ясно формулирует свои представления для группы или для нации, предлагая подходящее объяснение эмоционального климата на языке политических проблем.

В напряжении, давлении и удушении обвиняется группа врагов, чувство опасности экстериоризируется, а в качестве лекарства предлагается вооруженное вмешательство. Окончательный исход кровавых столкновений затем получает метафорическое выражение в образах, относящихся к биологическому рождению и духовному возрождению. Использование символического языка дает возможность эксплуатировать связанную с процессом трансформации силу психологического воздействия в политических целях. В свете этих фактов чрезвычайно важно, чтобы психоисторические открытия были доступны публике и символизм перинатальных процессов стал известен повсюду. Надо сделать так, чтобы демагогические заявления об удушье, сдавливании и отсутствии жизненного пространства принимались как указание на то, что человек, их произносящий, нуждается в глубинной психологической проработке, а не воспринимались как своевременный призыв к праведной войне. После небольшой тренировки люди научатся расшифровывать и понимать символический язык смерти и рождения — точно так же, как они успешно овладели сексуальным символизмом Фрейда.

Рассуждения Де-Моза в этом отношении вполне соответствуют заключениям, к которым я пришел на основе психоделических исследований. Единственное серьезное концептуальное отличие, которое я обнаружил в главных тезисах двух подходов к историческим кризисам, состоит в объяснении психологической динамики в самом начале войны или революции. Уже несколько раз говорилось о том, что когда после периода общей напряженности и ожидания объявляется война, это, как. ни парадоксально, вызывает общее облегчение и необыкновенную ясность. Де-Моз приписывает это психологическому соединению вождей и наций с воспоминанием о рождении. В моей интерпретации предвоенной атмосферы я выделяю сильный эмоционально-когнитивный диссонанс между существующим эмоциональным напряжением и отсутствием конкретной внешней ситуации, к которой можно было бы эту напряженность привязать. Когда война разразилась, уже имеющиеся чувства лидеров и наций сразу получают себе соответствие во внешних обстоятельствах. Эмоции кажутся оправданными и остается только найти наилучший способ справиться с мрачной реальностью. В ходе войны кошмарное содержание перинатальных матриц превращается в действительность повседневной жизни, что мы уже показали. Несмотря на свою абсурдность, чудовищность и безумие, новая ситуация выказывает странную логику, так как нет большого расхождения между событиями и эмоциональными реакциями людей.

Этот механизм имеет параллель в индивидуальной психопатологии. Люди, лопавшие под сильное влияние негативной динамической матрицы бессознательного, не выносят эмоционально-когнитивного диссонанса. Они склонны искать ситуации, соразмерные их внутренним ощущениям или даже научаются бессознательно создавать такие ситуации. Также нередко наблюдалось, как разнообразные эмоциональные расстройства исчезают при некоторых чрезвычайных и крутых обстоятельствах — это подтверждается бесславными примерами концентрационных лагерей, Иностранного Легиона или старых китобойных судов. Эмоционально-когнитивный диссонанс исчезает, когда насыщенность внешних обстоятельств совпадает с существующими уже невротическими ощущениями или затмевает их собой.

Подобное описание перинатальных корней войн, революций или тоталитарных систем отражает лишь один важный аспект очень сложной проблемной области. Присущий ему сильный акцент на перинатальную динамику очень подходит ко всему контексту книги, в которой мне хотелось сообщить о новом интригующем материале, ранее не принимавшемся во внимание. В мои планы ни в коем случае не входило сведение всех проблем к интрапсихической динамике, отрицая или игнорируя их важные исторические, расовые, национальные, политические и экономические стороны. Поэтому новые данные надо рассматривать как вклад в будущее целостное понимание подобных явлений, а не как единственное объяснение, заменяющее все остальные.

Даже с точки зрения психологии такое описание охватывает только одно измерение или один аспект проблемы. Мысль о том, что социополитические явления связаны по смыслу с перинатальной динамикой, не противоречит предположению, что в истории есть также важные трансперсональные размерности. Юнг и его последователи доказали, что мощные архетипические констеляции влияют не только на отдельных людей, но также определяют события и в феноменальном мире и в человеческой истории. Важным примером является юнговская интерпретация нацистского движения как массовой очарованности архетипом Рагнарека (гибели богов) или Геттердаммерунга (сумерек богов) (Jung, 1961). Юнговское понимание истории можно сравнить с подходом астрологии архетипов, которая изучает соответствия исторических событий и транзитов планет. Я уже упоминал об очень интересном исследовании в этой области, проведенном Ричардом Тарнасом.

Обсуждение трансперсональных измерений человеческой истории было бы неполным без упоминания систематизированной и подробной трансперсональной реинтерпретации истории и антропологии, которую предложил К. Уилбер в книге "Выше рая" (Wilber, 1981). В своей неповторимой манере он сумел внести непривычную ясность в непроходимые и беспросветные джунгли исторических фактов и теорий, сведя их к нескольким общим определителям. В основу человеческой эволюции Уилбер положил историю любви между человечеством и божеством. Все ее периоды по очереди он анализирует с точки зрения трех ключевых вопросов: 1) Каковы главные формы трансценденции. имеющиеся в данное время? 2) Какие созданы заменители трансценденции, когда эти формы не удаются — иными словами, каковы формы проекта Атмана, субъективные для самости и объективные для культуры? 3) Во что человечеству обходятся такие заменители?

Как уже отмечалось, мои собственные наблюдения отличаются в определенных деталях от взглядов Уилбера. и в настоящее время я не могу гладко согласовать модель, представленную в этой книге, с его увлекательным видением. Однако сходство между двумя подходами настолько велико, что такой синтез возможен в ближайшем будущем. Я считаю, что, в конечном счете, интуитивные открытия психологии Юнга, архетиповой астрологии, психоделических исследований и спектральной психологии Уилбера сольются в единую всеобъемлющую интерпретацию психологических аспектов человеческой истории и эволюции сознания.

Теперь обратимся к современной ситуации в мире для анализа практической ценности новых постижений. За последние годы многие авторы пытались объяснить катастрофическое положение, в котором человечество оказалось по собственной вине. Опасный раскол, лежащий в основе всего этого, описывался много раз и по-разному как нарушение равновесия между интеллектуальным развитием и эмоциональным взрослением человеческой расы, как непропорциональность эволюции новой коры головного мозга относительно развития его архаичных частей, как вмешательство инстинктивных и иррациональных сил бессознательного в процессы сознания и т. п.

Какие бы метафоры мы не использовали, ситуация кажется довольно ясной. За многие столетия человечество достигло невероятных успехов. Ему удалось высвободить ядерную энергию, послать летательные аппараты на Луну и другие планеты, передавать звук и изображение по всему земному шару и в космическое пространство. В то же время, оно не смогло обуздать некоторые примитивные эмоции и инстинктивные порывы, справиться с наследством из каменного века. В результате человечество, владеющее технологией на уровне научной фантастики, живет в постоянном страхе на грани ядерной и экологической катастрофы.

Современная наука разработала технологию, которая способна решить самые неотложные проблемы современного мира — борьбы с болезнями, голодом и бедностью, разработки возобновляемых источников энергии. Но препятствия прогрессу находятся не в сфере технологии или экономики, это силы, свойственные человеческой природе и человеческой личности. Из-за них невообразимые ресурсы выбрасываются на ветер в безумной гонке вооружений, в борьбе за власть и в погоне за "неограниченным ростом". Эти силы противодействуют более равномерному распределению богатства между отдельными людьми и народами, а также переориентации экологических предпочтений, необходимой для всеобщего выживания. По этой причине весьма интересно будет пристальнее вглядеться в релевантный материал глубинного самоисследования.

Психологический процесс смерти-возрождения и его символический язык вполне можно применить к нашим условиям. Даже беглый взгляд на ситуацию в мире показывает, что мы экстериоризировали в нашу обыденную жизнь все существенные аспекты БПМ-III, с которыми вовлеченный в процесс трансформации и эволюции индивид должен встретиться внутренне. Третья перинатальная матрица имеет ряд важных сторон — титаническую. агрессивную и садомазохистскую, сексуальную, демоническую, мессианскую, скатологическую и пирокатарсическую.

Технический прогресс обеспечил нас средствами для ведения современной войны, разрушительный потенциал которых превосходит всякое воображение. Агрессивный импульс высвобождается по всему миру в форме кровавых войн, революций, тоталитарных режимов, расовых беспорядков, концентрационных лагерей, полицейского произвола и секретных служб, студенческих волнений и растущей преступности.

Тем же образом, из-за нарастания сексуального прессинга эротические побуждения проявляются различными прямыми и извращенными путями. Сексуальная свобода подростков, промискуитет, свободные браки, излишне сексуальные спектакли и фильмы, свобода гомосексуальных отношений, порнографическая литература, садомазохистские салоны, рынки сексуальных рабов, популярность рукоблудия — вот несколько примеров этой тенденции.

Демонический элемент выражается в повышенном интересе к книгам и фильмам оккультного содержания, к таким террористическим организациям, как банда Чарлза Мэнсона или Симбионизская Освободительная Армия, действующим на основе извращенных мистических импульсов, а также в возрождении черной магии и сатанинских культов. Мессианский порыв расцветает во многих религиозных течениях "Нового Века" (таких, как "Иисусовы уроды") или в культах, ожидающих спасения от НЛО или внеземного вмешательства. Тот факт, что сегодня крайности духовной патологии, включая перинатальную смесь садомазохизма, извращенной сексуальности, скатологии и тенденций к саморазрушению, привлекают тысячи последователей, лучше всего виден в трагедии Джоунзтауна.

Скатологический аспект проявляется в росте промышленного загрязнения, быстром ухудшении качества воздуха и воды, накоплении мусора в глобальном масштабе, развале гигиенического состояния крупных городов, а если говорить более абстрактно и метафорически, — в ошеломляющем росте политической, социальной и экономической коррупции. Видения термоядерных реакций, атомных взрывов и запуска ракет типичны при переходе от БПМ-III к БПМ-IV. Перспектива приведения этого гибельного оружия в действие стала за последние десятилетия реальной угрозой повседневной жизни.

Индивиду, переживающему процесс смерти-возрождения, эти темы предстают во внутреннем опыте как обязательные стадии процесса внутренней же трансформации. Ему нужно пережить их и интегрировать, чтобы тем самым достичь "высшего психического здоровья" и нового уровня сознания. Наблюдения во время эмпирических исследований подсказывают, что успех этого процесса в основном зависит от неуклонной интериоризации переживаний и их завершения на внутреннем плане. Если условие не соблюдается, и человек начинает действовать, путая внутренний процесс с внешней реальностью, его ждут суровые беды. Инстинктивные побуждения, не узнанные и не интегрированные во внутреннем опыте, выплескиваются в разрушительных и саморазрушающих действиях. Решающим поворотным пунктом в процессе внутренней трансформации является смерть Эго и концептуальное уничтожение прежнего индивидуального мира. В худшем случае конечной целью экстериоризации процесса смерти-возрождения и отыгрывания в действии архетипических тем могут стать самоубийство убийство и всеобщее разрушение. В контексте с этим. интернализация опыта ведет к смерти Эго и трансценденции, и это подразумевает философскую деструкцию старого мировоззрения и приобщение к более здоровому, просветленному бытию.

У людей, систематически занятых глубинным самоисследованием, часто и совершенно независимо развивается интуитивная убежденность в том, что человечество в целом в настоящее время стоит перед серьезной дилеммой, вполне сопоставимой с той, которая свойственна процессу духовной трансформации отдельного человека. Выбор включает либо поддержку нынешней тенденции к экстериоризации, отыгрыванию и внешним манипуляциям в мире, либо обращение внутрь и переход к процессу радикального преобразования на совершенно новом уровне сознания и осознавания. И если легко предсказуемым конечным результатом первого варианта будет гибель в атомной войне или среди технологических отходов, вторая альтернатива может стать эволюционной перспективой, намеченной в трудах Шри Ауробиндо, Тейяра де Шардена, Кена Уилбера и многих других.

Целесообразно, по-видимому, рассмотреть с этой позиции характерные изменения, которые будут происходить у тех. кто успешно завершил трансформативный процесс и интегрировал материал с перинатального уровня бессознательного. Тем самым мы получим надежное основание для обсуждения того, станут ли новый тип человека и соответствующий уровень сознания перспективной и надежной альтернативой нынешней ситуации.

Из многочисленных наблюдений следует, что индивид, находящийся под сильным влиянием негативных перинатальных матриц, относится к жизни и ее проблемам не только неполноценно, но (учитывая отдаленные последствия) деструктивно и саморазрушительно. Ранее мы уже обсуждали тип существования по принципу "тараканьих бегов" или "мышиной возни" и жизненную стратегию, которая характеризует в различной степени тех людей, которые не проработали эмпирически свое отношение к смерти и не завершили гештальт рождения.

Динамика негативных перинатальных матриц направляет жизнь по линейной траектории и создает мощное и неподатливое побуждение к преследованию будущих целей. Поскольку психика таких людей определяется воспоминаниями о мучительной сдавленности в родовом канале, они никогда не переживают настоящий момент и наличные обстоятельства как полностью удовлетворительные. Подобно плоду в чреве, который старается избавиться от неприятного сжатия и попасть в более благоприятные условия. такой человек всегда будет хотеть чего-то еще, кроме того, что предлагает ему настоящая ситуация. В целях, которые при таких обстоятельствах выстраиваются в уме, можно легко определить заменители биологического рождения и послеродового ухода. Поскольку такие цели являются психологическими суррогатами, нереальными миражами, их достижение никогда не принесет удовлетворения. Следующая за этим фрустрация будет порождать новые планы или более амбициозные варианты прежних. При таком умственном настрое природа и мир воспринимаются вообще как потенциальная угроза, как то, что необходимо побеждать и контролировать.

В коллективном и глобальном охвате подобное состояние ума генерирует жизненную философию, опирающуюся на силу, конкуренцию и самоутверждение, прославляющую линейный прогресс и неограниченный рост. По этой философии материальная выгода и повышение валового национального продукта являются главными критериями благосостояния и мерилом жизненного стандарта. Такая идеология и вытекающие из нее стратегии влекут людей к серьезному конфликту с их собственной природой, с биологическими системами и с основополагающими законами Вселенной Хотя биологические организмы так или иначе зависят от оптимальных ценностей, стратегия силы и сверхкомпенсации налагает на них неестественный и опасный императив максимальных результатов.[70]Во Вселенной, сама природа которой циклична, люди бездумно оправдывают линейное развитие и неограниченный рост. Дополнительное затруднение состоит в том, что такой подход к существованию не в состоянии признать настоятельную, жизненно необходимую потребность в синергии, дополнительности, сотрудничестве и экологической заботе.

Индивид завершивший перинатальный процесс и установивший эмпирическую связь с воспоминаниями о позитивных аспектах внутриутробной жизни (и с позитивными трансперсональными матрицами) выглядит совершенно иначе. Переживания связи с материнским организмом на внутриутробном уровне равноценны опыту взрослого по отношению ко всему миру и всему человечеству. В каком-то смысле первое является прототипом и предпосылкой второго Характер и качество перинатальной матрицы, воздействующей на индивидуальную психику, очень глубоко влияет не только на субъективный опыт человека, но и на его отношение к другим людям, природе и существованию вообще.

Когда испытывается переход от негативных перинатальных матриц к позитивным, значительно возрастает общий энтузиазм в отношении к жизни и способность ею наслаждаться. Уже возможна удовлетворенность настоящим моментом и многими ординарными ситуациями и обязанностями — например удовольствие от еды секса простых взаимоотношений, работы, искусства, музыки игры или прогулок. Это значительно уменьшает эмоциональные затраты на вовлеченность в различные усложненные схемы. которые должны только в будущем принести вознаграждение и которые так его и не приносят (все равно, достигнуты поставленные цели или нет). При таком состоянии ума конечным критерием уровня жизни становится качество жизненного опыта, а не количество успехов и материальных благ.

Одновременно с этими изменениями у индивида развивается глубокое понимание особой важности синергии, сотрудничества и гармонии, а также естественной заботы об экологии. Отношение к природе ("Матери-Природе"), описанное ранее, моделируется по рискованному и конфликтному опыту плода в контакте с материнским организмом при рождении. Новые ценности и установки отражают опыт плода времен внутриутробного существования. Позитивные аспекты этой ситуации, подразумевающие взаимную поддержку, симбиоз и комплементарность (в случае преимущественно хорошей матки), будут почти автоматически замещать прежнюю систему ценностей, в основном опирающуюся на конкуренцию и эксплуатацию. Понятие человеческого существования как борьбы за выживание на грани смерти уступает место новому представлению о жизни — о проявлении космического танца или божественной игры.

Становится ясно, что в конечном счете мы не можем сделать ничего в отношении других людей и природы, не делая этого одновременно и в отношении себя. Любая серьезная попытка разделить единство существования философски, идеологически, социополитически и духовно на независимые отдельные единичности с противоположными интересами (на отдельных людей, семьи, религиозные и социальные группы, политические партии, коммерческие альянсы и нации) окажется поверхностной, близорукой и в конечном счете саморазрушительной. С этой новой точки зрения трудно себе представить, как можно быть до такой степени слепым, чтобы не видеть самоубийственных перспектив повышения зависимости от быстро исчезающих запасов природного топлива и не понимать абсолютную необходимость перехода промышленности на циклические и возобновляемые источники энергии.

В результате таких перемен стратегия потребления естественным образом переходит от психологии расходования и накопления отходов к сбережению ресурсов и "добровольной простоте", по выражению Дуэйна Элджина (Elgin, 1981). Уже очевидно, что последнюю надежду на политическое и социальное решение современных проблем можно видеть только в трансперсональной перспективе, которая преодолевает безнадежную психологию "мы против них", способную, в лучшем случае, лишь иногда вызывать маятникообразные изменения, когда протагонисты меняются ролями угнетателей и угнетенных.

Лучшим решением было бы признание общечеловеческого характера этой проблемы с последующим определением перспектив, которые были бы удовлетворительными для всех, кто в этом заинтересован. Глубокое осознание единства с остальным миром способно открыть путь к истинному пониманию разнообразия и терпимости к различиям. Сексуальные, расовые, культурные и другие предрассудки кажутся абсурдными и детскими в свете широко распространившегося мировоззрения и понимания реальности, куда включено и трансцендентальное измерение.

Почти четверть века я изучаю скрытые возможности необычных состояний сознания, и у меня нет сомнений, что трансформация, которую я описал, возможна индивидуально. Я сам в течение многих лет был свидетелем множества ярких примеров такой эволюции, когда ассистировал другим в психоделической терапии и в эмпирическом самоисследовании без применения фармакологических средств, в особенности во время холотропической терапии. Остается посмотреть, до какой степени тот же подход приемлем в более широком масштабе. Конечно, рост популярности различных форм медитации и иной духовной практики вместе с самыми разными эмпирическими формами психотерапии является благоприятной тенденцией.

Какие бы вопросы не возникали в связи с возможностью применения этой стратегии в качестве средства изменения мира, она вполне может оказаться нашим единственным шансом при нынешних обстоятельствах. Имеющиеся в настоящее время средства и пути выхода из глобального кризиса не способны достаточно обнадежить критически настроенного наблюдателя. Новый подход практически нацелен на то, чтобы дополнить любой вид деятельности человека во внешнем мире систематическим процессом глубинного самоисследования. В этом случае прагматические технические знания каждого из нас могут быть дополнены и направлены мудростью коллективного бессознательного.

Внутренней трансформации можно достичь только личной решимостью, целенаправленными усилиями и персональной ответственностью. Ценность любых планов по изменению ситуации в мире сомнительна, если они не предусма