Любовь личности.

«Вы упрекали философов, что они, говоря о новом в любви, отделываются общими словами и не говорят, какие же перемены конкретно происходят в самом чувстве. А сами вы можете сказать, что именно меняется в любовных чувствах, именно внутренне, в самом их содержании и строении?» (Библиотека имени Фурманова, май, 1986.)

В Древней Индии так говорили о высшем виде человеческой любви:

«Три источника имеют влечения человека — душу, разум и тело.

Влечения душ порождают дружбу.

Влечения ума порождают уважение.

Влечения тела порождают желание.

Соединение трех влечений порождает любовь».

В этих метафорических словах — сквозь дымку наивного схематизма — ярко просвечивает облик той почти идеальной любви, которая захватывает всего человека, пропитывает собой всю его психику. Такая всепоглощающая любовь родилась тысячелетия назад, но встречалась она, видимо, нечасто: в мире царили другие, более простые виды любви.

В идеале это, наверно, и есть любовь личности — глубинная тяга к полному слиянию с любимым человеком, предельное, на грани возможного, стремление, чтобы в вашей любви «рифмовалось» как можно больше сторон вашего существа.

«А стоит ли смешивать три хорошие, но разные вещи: влечения души, ума и тела?

Влечения ума и тела, мне кажется, не любовь. Понимание умом — рациональное осознание — нужно, по любовь — это эмоция, и только она одна. Влечение тела, секс == желание — огромная положительная сила, но она имеет отношения не к любви, а к семейному счастью. Мы как-то машинально смешиваем счастье в любви и семейное счастье, но это не синонимы». (В. Жельвис, МГУ, октябрь, 1985.)

Конечно, влечения ума и тела сами по себе не любовь. Это просто «частичные» тяготения человека — умственное уважение или телесное желание, и они чаще всего живут самостоятельно, отдельно от любви. Но любовь — особое состояние всех чувств человека, всего его существа — особое состояние души, ума, тела. Она вбирает в себя все энергии человека, пропитывает собой все его силы и делает их течениями единого, цельного потока чувств.

Так понимали любовь не только на Востоке. И европейские мыслители, когда еще не воцарилось механическое дробление человека на части, так же отзывались о любви. Вольтер — вспомним — говорил: любовь атакует в человеке сразу голову, сердце и тело. Еще раньше о том же писал Ларошфуко: «Трудно дать определение любви; о ней можно лишь сказать, что для души — это жажда властвовать, для ума — внутреннее сродство, а для тела — скрытое и утонченное желание обладать, после многих околичностей, тем, что любишь»[51].

Что происходит, когда любовь из одного только эмоционального влечения делается всесторонней тягой двух людей — тягой их душ, тел, разумов? Прежде всего, углубляются духовные слои любви, в нее — у психологически развитых людей — начинают внедряться отблески других человеческих чувств — дружбы, уважения, которые в доличностные времена — да и сейчас — живут чаще всего отдельно от любви.

Но почему любовь меняется именно так? Может быть, оттого, что так меняется сегодня человеческая душа? Как-то одна деятельница американского женского движения сказала странные слова: «Нам, женщинам, нужно от мужчин прежде всего уважение, а не любовь». Тысячи лет женщинам нужна была именно мужская любовь, об уважении они и не думали, и эта рокировка ценностей — эхо разительных переворотов в женской психологии: женщина постепенно делается личностью, а уважение к себе — естественная потребность личности...

Что касается дружеских эмоций, то уже говорилось, что самой психологии человека-личности — подспудно, подсознательно — хочется, чтобы у близкого человека было побольше близких ему самому качеств. На тяге к такой близости стоит обычно дружба, и в сегодняшнюю любовь начинают незаметно втекать эти новые, «дружеские» чувствования.

Меняется наша психология — и вместе с ней, как ее тень, меняется и психологическая материя любви. К ее наслажденческим слоям, к голоду чувств по любимому человеку, к радужному его приукрашиванию, к сопереживанию с его переживаниями, к негаснущему вдохновению всех чувств — к этим вечным чувствам все больше притекают новые струйки эмоций: желание найти в любимом человеке отзвук как можно большему числу своих душевных струн, тяга к многомерному единению с ним, к слиянию не только душ, но и духа, не только чувств, но и идеалов, интересов...

Эти новые лучи любовных тяготений — «зайчики», отблески в любви тех новых психологических потребностей, которые созревают в нынешнем человеке.

В душевных приемниках развитого человека как бы вырастают новые диапазоны, и он может теперь принимать новые волны человеческой привлекательности. К старым волнам такой привлекательности, которые пробуждали в нас любовь, добавляется, видимо, сила ума и интуиции, близость идеалов, своеобразие взглядов и привычек, нешаблонность поступков, поведения...

Но почему развитой личности не хватает «обычной» любви, почему она неосознанно тянется к «универсальному» чувству, как бы сдвоенному и строенному?

Желание как можно полнее совпадать с близким человеком, пожалуй, обычно для человека-личности. Но это нормальное желание очень усиливают сейчас — и делают ненормальным, чрезмерным — изъяны современной жизни. Во времена сверхтемпов и сверхконтактов у многих из нас становится все меньше близких друзей, все больше полудрузей и беглых знакомых. Глубинные наши потребности в дружеской исповеди, в полной распахнутости души, в тесной близости мыслей, в срастании интересов — все это не насыщается в полуглубоких контактах. Заряд этих чувств скапливается в душе, томит и переполняет ее — и прожекторным потоком изливается на самого близкого человека.

Родников, которые возбуждают любовь и от которых зависит вся ее жизнь и смерть, стало теперь гораздо больше. Любовные чувствования от этого очень разветвляются и усложняются, но от этого же и осложняются; тень, как всегда, идет рядом со светом.

Любовь делается внутренне насыщеннее и теряет в своей цельности, бурности чувств. Чем усложненнее она, чем филиграннее ее чувства, тем они уязвимее и неустойчивее. Это, видимо, вечное противоречие любви, горький осадок на дне ее радостей. И это закон человеческих эмоций вообще: чем сложнее строение эмоции, чем она разветвленнее, тем больше падает ее сила, накал.

Становясь богаче, любовь делается разборчивей: чтобы зажечь ее и поддерживать ее жизнь, теперь требуется куда более многозвенное, куда менее доступное сцепление условий. Внутри нее как бы вырастают новые препятствия: для «многозвенной» любви куда труднее найти нужного человека, чем для «однозвенной».

Внутренняя нагрузка на близкого человека, подспудные наши требования к нему непосильно растут: мы как бы хотим от одного то, что раньше получали от нескольких. Ноша эта, пожалуй, по плечу лишь тем, кто сумеет понять ее сверхнагрузку, сумеет уберечь свою любовь от сверхтребований, которые могут сломать ей хребет.