Мировая величина.

И именно потому, что все в мире какими-то непонятными нитями связано с любимым человеком, значение этого человека невероятно вырастает.

«Весь мир разделен для меня на две половины, — говорит Андрей Болконский, который любит Наташу, — одна — она, и там всё счастье, надежда, свет; другая половина — всё, где ее нет, там всё уныние и темнота».

Любимый человек делается для того, кто любит, мировой величиной. В любящем рождаются странные внутренние весы, на которых одинаково весят один человек — и весь земной шар, одно существо — и все человечество. Он один равен миллиардам людей, один занимает в душе столько места, сколько остальные миллиарды.

Откуда берутся такие загадочные ощущения, почему любимый затмевает для любящего всех людей? Пожалуй, ответить на это можно только приблизительно, сравнением. Когда человеку смертельно хочется есть, другие его ощущения тускнеют, чувство голода заслоняет собой весь мир — и пронизывает все другие чувства.

Любовь — тоже голод по человеку, чувство невероятной психологической необходимости в нем. Это, может быть, самый острый душевный голод, и чем он сильнее, тем больше места в душе занимает любимый человек.

Это, конечно, оптический обман чувств, и тут лежит одно из самых коренных, самых обманных — и в то же время самых истинных — противоречий любви. Любимый человек и в самом деле равен для любящего всему человечеству: только он один на земле может насытить самый глубокий голод любящего. Он для него как бы абсолютная ценность — ни с чем не сравнимая, важнее всех важных, главнее всех главных. Но для других людей — «объективно» — он такой же, как все, ничем не лучше других.

В этом странном чувстве есть что-то похожее на отношение младенца к матери. Мать для младенца — тоже мировая величина, уникальное существо во Вселенной. Она насыщает все его запросы, она для него податель жизни, полпред человечества, пестующая сила Вселенной. Все его радости, все избавления от горестей дарует ему она, поэтому мать для младенца и равна всему человечеству...

Психологические линзы, которые в миллионы раз увеличивают размер любимого человека, вырастают еще в душе младенца. Фантастические, обманные пружины взрослой любви рождаются в людях как самое точное, самое зеркальное отражение материнской роли для малыша. Эти сказочные и подсознательные пружины входят во взрослую любовь как перенос беспомощного младенческого обожествления матери на любимого человека. В каждой нашей любви горит отблеск самой первой, самой сильной, самой коренной любви человека — любви к матери, которая делает его человеком...

И раз это так, то детская любовь к родителям — не только детская любовь, но и еще что-то сверх нее — как бы репетиция, как бы подготовка взрослой любви. У психологии чувств есть, видимо, закон: всякое раннее чувство — это и породитель более позднего, создание струн для него. Поэтому детская любовь к родителям — это и выращивание будущей взрослой любви, закладка ее глубинных фундаментов. И можно, пожалуй, сказать: какой была у человека детская любовь к родителям, такой во многом будет и взрослая любовь.

Во взрослой любви, как и в младенческой, любимый человек делается мировой величиной по той же причине: только он один во Вселенной создает уникальнейшую вещь, которую не способен создать никто, кроме него, — счастье.

Он один способен дать любящему — пусть ненадолго — маленькую личную утопию, маленький рай на земле. Именно поэтому он занимает в его жизни непомерное место — как бог для верующих, как мать для младенца, как звезда для своей планеты.

Гегель, видимо, недаром называл любовь религией сердца, а в древней Индии недаром считали, что любимый становится для любящего божеством. Под маской метафоры здесь таится глубокая психологическая истина — одна из главных загадок любви.