ТОНКОСТИ ИСКУССТВА СНОВИДЕНИЯ

Задачу введения меня во второе внимание дон Хуан начал с того, что говорил мне так, будто я уже имею большой опыт по вхождению в него. Сильвио Мануэль подводил меня к самому входу. Упущением тогда было то, что мне не были даны соответствующие разумные обоснования.

Мужским воинам необходимо предъявить серьезные причины прежде, чем они рискнут отправиться в неизвестное.

Женские воины не подвержены этому и могут идти без всяких колебаний, при том условии, что они полностью доверяют тому, кто их ведет.

Он сказал мне, что начать я должен с того, что научусь тонкостям искусства сновидения; после этого он поместит меня под наблюдение Зулейки. Он предупреждал меня следить за тем, чтобы быть безупречным и обязательно практиковать все, чему я научусь, но главное — быть осторожным и сознательным в своих поступках, чтобы не растратить свою жизненную силу понапрасну.

Он сказал, что предварительным требованием для входа в любую из 3 стадий внимания является обладание жизненной силой, потому что без нее воин не может иметь ни направления, ни цели. Он объяснил, что сразу после смерти наше сознание тоже входит в третье внимание, но только на мгновение — в виде процесса очистки перед тем, как орел проглотит его.

Горда сказала, что нагваль Хуан Матус заставил каждого из учеников научиться сновидениям. Она считала, что всем им была дана эта задача одновременно со мной. Их инструктаж тоже делился на левый и правый. Она сказала далее, что инструкции для состояния нормального сознания давали нагваль и Хенаро. Когда они решили, что ученики готовы, нагваль заставил их изменить сознание на повышенное и оставил каждого с соответствующим напарником.

Висенте учил Нестора, Сильвио Мануэль — бениньо, Хенаро — Паблито, Лидию — Гермелинда, а Розу — Нелида.

Горда добавила, что Жозефина и она сама были доверены заботам Зулейки, чтобы они вместе научились более тонким моментам сновидения, чтобы когда-нибудь они смогли придти мне на помощь.

Более того, Горда сделала собственное заключение, что мужчин отдавали также на обучение Флоринде, чтобы они изучали искусство сталкинга. Доказательством этого была поразительная перемена в их поведении. Она сказала, что знала еще прежде, чем что-либо вспомнила, что и ее обучали принципам искусства сталкинга, но очень поверхностным образом — ее не готовили для практики, в то время как мужчинам давалось практическое знание и задачи. Изменение в их поведении было доказательством. Они стали беззаботными и веселыми. Они наслаждались своей жизнью в то время, как она и другие женщины становились из-за своих занятий сновидениями все более мрачными и замкнутыми.

Горда считала, что мужчины не могли вспомнить своих инструкций, когда я просил их рассказать мне о том, что они знают об искусстве сталкинга, потому что они, применяя его, не знали, что именно делают. Их тренировка, однако, была заметна, когда они общались с людьми. Они были прекрасными артистами, когда нужно было склонить людей к своему желанию. Благодаря своей политике искусства сталкинга мужчины даже научились контролируемой глупости. Например, они вели себя так, как если бы Соледад была матерью Паблито. Для любого наблюдателя они показались бы матерью и сыном, очень жалеющими друг друга, тогда как в действительности они играли свои роли. Они убедили всех. Иногда Паблито давал такие представления, что мог бы убедить даже самого себя.

Горда призналась, что все они были более, чем озадачены, моим поведением. Они не знали, то ли я сошел с ума, то ли являюсь мастером контролируемой глупости. Внешне по всему моему поведению, было видно, что я верил в их маскарад. Соледад сказала, чтобы они не поддавались на эту удочку, потому что я действительно сумасшедший. Внешне кажется, что я контролирую себя, но на самом деле я настолько идиот, что не могу вести себя как нагваль. Она уговорила каждую из женщин, чтобы та нанесла мне смертельный удар. Она сказала им, что я сам просил об этом однажды, когда был в своем уме.

Горда сказала, что ей потребовалось несколько лет, чтобы под руководством Зулейки научиться сновидению. Когда нагваль Хуан Матус решил, что она добилась мастерства, он свел ее, наконец, с ее настоящей напарницей — Нелидой. Именно Нелида показала ей, как вести себя в мире людей. Она заботилась не столько о том, чтобы Горда чувствовала себя легко в западной одежде, но и прививала ей хороший вкус, потому что когда она надела свою одежду в оасаке и изумила меня своим очарованием и грацией, она была уже опытна в таких превращениях.

Как мой гид, Зулейка была мне очень полезна, проводя меня во второе внимание. Она настояла на том, чтобы наши взаимодействия имели место ночью в полной темноте. Для меня Зулейка была только голосом в темноте, голосом, который начинал каждый контакт из всех, которые у нас были, с того, что велел мне сфокусировать внимание на ее словах и ни на чем больше. Ее голос был тем женским голосом, который, как думала Горда, она слышала в сновидениях.

Зулейка говорила мне, что если сновидение должно состояться в закрытом помещении, то лучше всего проводить его в полной темноте, лежа или сидя на узкой кровати или еще лучше сидя внутри гробоподобного ящика.

Она считала, что сновидение вне помещений должно проводиться под защитой пещеры в песчаных районах, у бухт или сидя у скалы в горах, но никогда на плоских равнинах рядом с реками, озерами, морем, потому что плоские районы, точно так же, как и вода, противоположны второму вниманию.

Каждая из моих сессий была полна мистических обертонов.

Она говорила, что самый прямой ход ко второму вниманию лежит через ритуальные действия, монотонное пение, сложные повторяющиеся движения.

Ее учение не касалось предварительных ступеней сновидения, которым меня уже обучил дон Хуан. Она исходила из того, что любой, кто к ней приходит, уже знает, как делать сновидения, поэтому она касалась исключительно эзотерических моментов левостороннего сознания.

Инструкции Зулейки начались в тот день, когда дон Хуан привел меня в ее дом. Мы приехали туда в конце дня. Дом казался пустым, хотя передняя дверь открылась, когда мы приблизились. Я ожидал появления Зойлы или Марты, но в дверях никого не было. У меня было такое ощущение, что открывший нам дверь сразу же убрался с нашего пути. Дон Хуан провел меня в крытую веранду и посадил на ящик, к которому была приделана спинка, превратившая его в скамейку. Сидеть на ящике было очень жестко и неудобно. Я запустил руку под тонкое покрывало, и обнаружил там острые камни. Дон Хуан сказал, что мое положение неудобно потому, что я должен изучить тонкости сновидения, совершаемого в спешке. Сидение на жесткой поверхности должно было напоминать моему телу, что оно находится в ненормальной ситуации. За несколько минут до прибытия к этому дому дон Хуан изменил мне уровень сознания. Он сказал, что инструкции Зулейки должны проводиться в таком состоянии для того, чтобы я имел ту скорость, которая мне нужна. Он предупредил меня, чтобы я забыл себя и полностью доверился Зулейке.

Затем он приказал, чтобы я сфокусировал взгляд со всей концентрацией, на какую способен, и запомнил каждую деталь веранды, находящуюся в поле моего зрения. Он настаивал, чтобы я запомнил и такую деталь, как ощущение моего сидения здесь.

Чтобы удостовериться, что я все понял, он еще раз повторил свои инструкции и затем ушел.

Быстро стало очень темно, и сидя там, я начал сильно дрожать. У меня было достаточно времени, чтобы сконцентрироваться на деталях веранды. Я услышал какой-то шуршащий звук позади себя, а затем голос Зулейки заставил меня вздрогнуть. Громким шепотом она сказала, чтобы я поднялся и следовал за ней. Я автоматически повиновался. Лица ее я не мог видеть, она была только темной фигурой, идущей в двух шагах передо мной. Она привела меня к алькову в самом темном зале ее дома. Хотя мои глаза привыкли к темноте, я все еще не мог ничего видеть. Я споткнулся обо что-то и она приказала мне сесть на узкую детскую кровать и опереться спиной на что-то, что я принял за жесткую подушку.

Вслед за тем я ощутил, как она отошла на несколько шагов сзади меня, что меня крайне озадачило, потому что я думал, что моя спина находится лишь в нескольких сантиметрах от стены. Находясь позади меня, она мягким голосом приказала мне сфокусировать внимание на ее словах и позволить им вести меня. Она сказала, чтобы я держал глаза открытыми и фиксированными на точке, находящейся прямо передо мной на уровне глаз, и что эта точка превратится в яркий и приятный оранжевый свет.

Зулейка говорила очень мягко и монотонно. Я слышал каждое сказанное ею слово.

Темнота вокруг меня, казалось, эффективно подавляла любые отвлекающие внешние стимулы. Я слышал слова Зулейки в пустоте, а затем до меня дошло, что внутри меня царит такая тишина, как и в зале.

Зулейка объяснила, что сновидящий должен начинать с цвета, ибо интенсивный свет или ничем ненарушенная темнота бесполезны для сновидящего на первых порах.

Такие цвета, как пурпурный, или светло-зеленый, или насыщенно-желтый являются прекрасными стартовыми точками. Сама она предпочитала, однако, оранжево-красный цвет, потому что, согласно большому опыту, он является таким цветом, который давал ей самое большое ощущение отдыха. Она заверила меня, что как только мне удастся войти в оранжево-красный цвет, я смогу постоянно вызывать свое второе внимание при условии, что смогу осознавать последовательность физических событий.

Мне потребовалось несколько сеансов с голосом Зулейки, чтобы понять своим телом, чего она от меня хочет. Преимущество пребывания в состоянии повышенного сознания состояло в том, что я мог следить за своим переходом из состояния бодрствования в состояние сновидения. В нормальных условиях этот переход расплывчат, но в этих особых обстоятельствах я действительно ощутил во время одной из сессий, как берет контроль мое второе внимание.

Первым шагом была необычайная трудность дыхания; не так, чтобы было трудно вдыхать и выдыхать и не так, чтобы мне не хватало воздуха, просто мое дыхание внезапно изменило ритм. Моя диафрагма начала сокращаться и вынудила среднюю часть моего живота двигаться с большой скоростью. В результате получилось самое быстрое дыхание, какое я когда-нибудь знал. Я дышал нижней частью легких и ощущал сильное давление на кишечник. Я попытался безуспешно прервать судорожные движения моей диафрагмы. Чем усиленней я пытался, тем бесполезней это становилось. Зулейка приказала мне позволить телу делать все, что нужно, и даже не думать о том, чтобы направлять или контролировать его. Я хотел послушаться ее, но не знал как. Спазмы, которые длились, наверно, от 10 до 15 минут, утихли так же быстро, как и появились, сменившись внезапно другим странным и потрясающим ощущением. Я ощутил его вначале как очень странную щекотку, как физическое чувство, которое нельзя было назвать приятным или неприятным, — это было что-то, похожее на нервную дрожь. Она стала настолько интенсивна, что это заставило меня сфокусировать свое внимание на ней, чтобы определить, в какой части тела она имеет место. Я был поражен, когда понял, что она отсутствует в моем физическом теле, а находится снаружи его, но тем не менее, я все же ее чувствую.

Не слушая приказа Зулейки войти в окрашенное пятно, которое образовалось прямо на уровне моих глаз, я полностью отдался исследованию этого странного ощущения, находящегося вне моего тела.

Зулейка, видимо, увидела, что со мной происходит. Она внезапно начала мне объяснять, что второе внимание принадлежит светящемуся телу так же, как первое внимание принадлежит телу физическому. Та точка, где собирается второе внимание, распложена как раз там, где указывал Хуан Тума при нашей первой встрече, приблизительно в полутора футах перед серединной точкой между желудком и пупком и в 10 См вправо.

Зулейка приказала мне массировать это место, двигая пальцами обеих рук по этой точке, как будто я играю на лютне. Она заверила меня, что рано или поздно я почувствую, как мои пальцы проходят через что-то густое, подобное воде, и что в конце концов я нащупаю свою светящуюся оболочку.

Продолжая двигать пальцами, я ощутил, как воздух становится все гуще до тех пор, пока не стал какой-то густой массой.

Неопределенное физическое наслаждение распространилось по мне; я подумал, что прикасаюсь к нерву своего тела, и тут же понял глупость такой мысли и абсурдность всего этого. Я остановился.

Зулейка предупредила меня, что если я не буду двигать пальцами, она ударит меня по голове. Чем дольше я продолжал волнообразные движения, тем ближе к телу я чувствовал почесывание. В конце концов оно оказалось в 20-15 см от моего тела. Во мне как будто что-то осело. Я действительно считал, что могу чувствовать впадину. Затем последовало еще одно неземное ощущение. Я засыпал и тем не менее был в полном сознании. В ушах у меня звенело, а затем я почувствовал, как какая-то сила опрокинула меня на левый бок, не разбудив. Эта же сила меня скатала, очень туго, как сигару, и вмяла внутрь щекочущего углубления. Мое осознание осталось там, неспособное проснуться, но в то же время так туго накрученное на само себя, что уснуть я тоже не мог.

Я услышал, как голос Зулейки велит мне осмотреться. Я не мог открыть глаза, но чувство осязания говорило мне, что я нахожусь во впадине, лежа на спине. Я чувствовал себя удобно и в безопасности. В моем теле была такая плотность, такая компактность, что мне совсем не хотелось вставать. Голос Зулейки приказал мне подняться и открыть глаза. Я не мог этого сделать. Она сказала, что я должен пожелать, чтобы мои движения совершались, и что для того, чтобы подняться, мне не нужно больше сокращать мышцы.

Я подумал, что она сердится за мою медлительность. Тут я понял, что нахожусь в полном сознании, пожалуй, в более ясном сознании, чем у меня когда-нибудь было. Я мог разумно думать и в то же время я крепко спал. У меня мелькнула мысль, что Зулейка привела меня в состояние глубокого гипноза. Секунду это меня заботило, затем перестало иметь значение. Я весь отдался чувству свободного плавания в подвешенном состоянии.

Больше я не слышал ничего из того, что она говорила. То ли она перестала говорить со мной, то ли я отключил звуки ее голоса. Я не хотел покидать это место. Я никогда не чувствовал себя так спокойно и цельно и продолжал лежать, не желая ни подниматься, ни что-нибудь менять. Я мог чувствовать ритм своего дыхания. Внезапно я проснулся.

Во время моей следующей сессии с Зулейкой, она сказала, что мне удалось сделать впадину в моей светимости самостоятельно, а это означает приближение отделенной точки моей светящейся оболочки ближе к физическому телу, а значит и ближе к контролю. Она несколько раз повторила, что с того момента, как тело научилось делать эту впадину, легче входить в сновидение. Я с ней согласился. У меня был странный импульс или ощущение, что мое физическое тело внезапно научилось раздваиваться. Это была смесь ощущений легкости, безопасности, сна, подвешенности, без чувства осязания и в то же время полное бодрствование и осознание всего.

Горда сказала, что нагваль Хуан Матус несколько лет старался создать эту впадину у нее, у всех трех сестричек, а также у Хенарос и дать им постоянную способность фокусировать свое второе внимание. Он говорил им, что обычно такая впадина создается сновидящим под влиянием момента, когда он в этом нуждается, а затем светящаяся оболочка принимает свою первоначальную форму.

Но в случае с этими учениками из-за того, что они не имели лидера-нагваля, впадина была образована снаружи и была постоянной чертой их светящихся тел — большая помощь, но и слабое место.

Она сделала их всех уязвимыми в этой точке и влияла на перемены настроения.

Я вспомнил, что однажды я увидел и пнул углубление в светящейся оболочке Лидии и Розы. Я думал, что впадина была на высоте верхней наружной части их правого бедра. Горда объяснила, что я тогда пнул в углубление их второго внимания и чуть не убил их.

По словам Горды, она с Жозефиной жила в доме Зулейки в течение нескольких месяцев.

Нагваль Хуан Матус передал их ей однажды после того, как сместил им уровни осознания. Он не говорил им, что они будут там делать и чего им ожидать; он просто оставил их одних в зале ее дома и ушел. Они сидели там, пока не стемнело. Тогда к ним пришла Зулейка. Они никогда не видели ее, а только слышали ее голос.

Зулейка была очень требовательна с того момента, как приняла руководство. Она приказала им раздеться и залезть в толстые пушистые ватные мешки. Эти мешки покрыли их от шеи до кончиков пальцев ног. Затем она приказала им сесть на циновки спиной к спине в том же алькове, где обычно сидел я. Она сказала им, что их задача — глядеть в темноту, пока та не начнет окрашиваться. После многих сессий они действительно начали видеть цвета в темноте.

С этого момента Зулейка заставила их сидеть бок-о-бок и смотреть в одну и ту же точку.

Горда сказала, что Жозефина училась очень быстро и однажды ночью она эффектно вошла в оранжево-красное пятно. Горда думала, что или Жозефина дотянулась до цветного пятна, или оно дотянулось до нее.

Результатом было то, что Жозефина мгновенно исчезла, с этого момента Зулейка разделила их и Горда начала свое медленное одинокое обучение.

Рассказ Горды напомнил мне, что Зулейка и меня заставляла залезать в пушистое одеяние.

Те команды, которые она применяла, чтобы приказать мне забраться внутрь, открыли мне разумность использования такого мешка. Она говорила, чтобы я почувствовал его пушистость своей обнаженной кожей, особенно кожей икр.

Если кожу в этом месте заставить расслабиться, то объем нашего восприятия увеличится такими путями, которые невозможно исследовать рассудком. Мешок был очень мягким и теплым и производил необычайные ощущения приятного расслабления в ногах. Деятельность нервов моих икр очень повысилась.

Горда рассказывала о таких же ощущениях физического удовольствия. Она даже сказала, что именно сила такого мешка помогла ей найти пятно оранжево-красного цвета. Это одеяние произвело на нее такое впечатление, что она даже сшила такой же мешок, копию с оригинала, но его эффект не был таким же, хотя он давал ей все же блаженное спокойствие и хорошее самочувствие. Она сказала, что они с Жозефиной проводили все свободное время в своих мешках, которые она сшила им обоим.

Лидию и Розу тоже помещали в такое одеяние, но оно им никогда не нравилось, точно также как и мне.

Горда объясняла, что привязанность к таким мешкам ее и Жозефины была прямым следствием того, что они нашли свой цвет сновидений, находясь внутри мешков. Она сказала, что причиной моего безразличия к нему было то, что я вообще не входил в окраску, скорее окраска приходила ко мне. Она была права. Что-то еще, помимо голоса Зулейки диктовало исход этой подготовительной фазы. По всем показателям, Зулейка вела меня по тому пути, что и Горду с Жозефиной.

В течение многих сессий я смотрел на темноту и был готов визуализировать пятно окрашивания.

Я даже был свидетелем всей метаморфозы от однородной темноты до четко очерченного пятна интенсивной яркости, а затем меня уносило в сторону появления щекотки, на которой я фокусировал свое внимание до тех пор, пока не входил в состояние спокойного бодрствования. Именно тогда я впервые погрузился в оранжево-красное состояние.

После того, как я научился оставаться подвешенным между сном и бодрствованием, Зулейка, казалось, ослабила свой контроль. Я даже решил, что она не торопится выводить меня из этого состояния. Она оставляя меня в нем, не вмешиваясь и никогда не спрашивая меня о нем потому, что ее голос был только для команд, а не для вопросов.

Мы действительно никогда не разговаривали.

Находясь в состоянии спокойного бодрствования, я понял однажды, что мне нет пользы оставаться там, потому что независимо от того, насколько это приятно, ограничения были очевидны. Затем я почувствовал дрожь в теле и открыл глаза или мои глаза сами открылись. На меня смотрела Зулейка. Я испытал момент замешательства. Я думал, что я проснулся, и совсем не ожидал увидеть Зулейку во плоти. Я привык слушать только ее голос. Меня удивило также то, что ночь прошла. Я оглянулся вокруг. Мы не были в доме Зулейки. Тут я внезапно сообразил, что я был в сновидении и в нем же проснулся.

После этого Зулейка взялась за другой отдел своего учения. Она стала учить меня двигаться. Она начала свой инструктаж, скомандовав, чтобы я поместил свое осознание в среднюю точку тела. В моем случае средняя точка находится ниже среднего края пупка. Она сказала, чтобы я подметал ею пол, т.е. делала качающиеся движения животом. В течение бесчисленных сессий я пытался выполнить то, что приказывал мне голос. Она не позволяла мне уходить в состояние спокойного бодрствования, ее намерением было привести меня к ясному восприятию подметания пола своей средней точкой, пока я нахожусь в пробужденном состоянии. Она сказала, что находиться в левой стороне сознания — достаточное преимущество для того, чтобы хорошо выполнять упражнение.

Однажды по непонятной для меня причине мне удалось почувствовать странные ощущения в этой области своего живота. Это не было чем-то определенным, а когда я сфокусировал в нем свое внимание, то понял, что это мягкое покалывание внутри полости моего тела — не точно в моем животе, а чуть повыше него. Чем внимательнее я его исследовал, тем больше деталей замечал. Расплывчатость ощущения вскоре перешла в определенность. Странная связь существовала между нервозностью или покалыванием в моем солнечном сплетении и моей правой икрой.

Когда это ощущение стало более острым, я непроизвольно прижал правое бедро к груди, таким образом эти две точки сблизились одна с другой настолько, насколько это позволяла анатомия. Секунду меня трясло от необычайной нервозности, а затем я ясно почувствовал, что мету пол своей серединной точкой. Это было осязательное ощущение, которое возвращалось вновь и вновь, как только я принимал то же сидячее положение.

Во время моего следующего сеанса Зулейка позволила мне войти в состояние спокойного бодрствования, на этот раз это состояние было не совсем таким, как всегда. Во мне присутствовал своего рода контроль, который мешал мне свободно наслаждаться этим состоянием, как я делал это прежде. Контроль заставил меня также сфокусироваться на тех шагах, которые я предпринял, чтобы в это состояние войти. Сначала я заметил щекотку в точке второго внимания на моей светящейся оболочке; я помассировал эту точку, двигая пальцами так, будто я играл на лютне, и точка опустилась к моему животу.

Я ощущал ее почти на своей коже. Я ощутил мягкое покалывание на наружной части моей правой икры. Это была смесь удовольствия и боли. Ощущение распространилось по всей ноге, а затем по нижней части спины. Я чувствовал, что мои ягодицы трясутся. Все тело было охвачено нервной дрожью. Я подумал, что тело было поймано в сеть вверх ногами. Мой лоб и носки ног соприкасались. Я был похож на подкову со сведенными вместе концами, затем я почувствовал, что меня как бы сложили вдвое и закатали в простыню. Мои нервные спазмы заставляли простыню скатываться в рулон со мной в центре этого рулона. Когда скатывание окончилось, я уже больше не мог ощущать своего тела. Я был просто аморфным осознанием, нервным спазмом, обернутым вокруг самого себя.

Я понял тогда невозможность описать то, что происходит в сновидении. Зулейка сказала, что правая и левая стороны сознания сворачиваются вместе. И обе успокаиваются единым клубком во впадине, вдавленном центре второго внимания. Чтобы делать сновидение, нужно манипулировать как светящимся, так и физическим телом.

Во первых, центр сбора второго внимания должен быть сделан доступным благодаря тому, что он будет вдавлен кем-нибудь снаружи, или втянут самим сновидящим. Во-вторых, чтобы отделить первое внимание, центры физического тела, которые расположены в серединной точке и в икрах, особенно в правой, должны быть стимулированы и сдвинуты как можно ближе один к другому. Тогда получается ощущение скатанности в клубок, и верх берет автоматически второе внимание.

Объяснение Зулейки, которое давалось в виде команд, было наиболее подходящим для описания происходящего, потому что ни одно из сенсорных ощущений, имеющих место в сновидении, не является частью нашего нормального опыта сенсорных ощущений. Все они приводили меня в замешательство. Источник щекочущего, покалывающего ощущения был локализован, поэтому беспокойство от того, что мое тело чувствует его, было минимальным. С другой стороны, ощущение, что накручиваешься сам на себя, было куда более беспокоящим. Сюда входил целый ряд ощущений, которые приводили мое тело в шоковое состояние.

Я был убежден, что в один из моментов носки моих ног касались лба, поза, принять которую я не способен. В то же время я знал совершенно несомненно, что находился внутри сетки, вися вниз головой с носками у лба. На физическом плане я сидел, прижав бедра к груди.

Зулейка сказала также, что ощущение скатанности подобно сигаре и то, что я помещен во впадину второго внимания было результатом соединения воедино моего левого и правого внимания, при котором переключается порядок доминирования и ведущее положение занимает левая сторона. Она призывала меня быть достаточно внимательным, чтобы заметить обратный переход, когда оба внимания занимают свои старые места, и где правое вновь берет верх.

Я ни разу не уловил того чувства, о котором она говорила, но ее призыв настолько меня захватил, что я застрял в своих попытках наблюдать за всем вообще.

Она была вынуждена отменить свое распоряжение, приказав мне прекратить эту скрупулезность, так как у меня еще много других дел.

Зулейка сказала, что прежде всего я должен добиться совершенства в движениях посредством воли. Свои инструкции она начала с того, что вновь и вновь приказывала мне открывать глаза в то время, пока я находился на стадии спокойного бодрствования. Мне потребовались большие усилия, чтобы добиться этого. Однажды мои глаза внезапно открылись и я увидел склонившуюся надо мной Зулейку. Я лежал, но не мог определить, где именно. Свет был исключительно ярким, будто я находился прямо под электролампой, но свет не бил мне прямо в глаза. Я без всяких усилий мог смотреть на Зулейку.

Она приказала мне встать, применив для движений желание двигаться волей. Она сказала, что я должен толкнуть себя вверх своей средней частью тела, потому что у меня там имеются три толстых щупальца, которые я могу использовать как костыли, чтобы поднять свое тело.

Я пытался подняться всеми способами. Ощущение отчаяния и физической тревоги напоминало о ночных кошмарах детства, в которых я не мог проснуться и в то же время был полностью бодрствующим.

В конце концов, Зулейка заговорила со мной. Она сказала, что я должен соблюдать известную последовательность и что совершенно бессмысленно и глупо робеть и приходить в возбуждение, как будто я имею дело с повседневным миром.

Робость уместна только в первом внимании; второе внимание является самим спокойствием. Она хотела, чтобы я повторил ощущение, которое у меня было, когда я подметал пол средней частью тела. Я подумал, что для того, чтобы я мог повторить его, мне надо сидеть. Без всяких размышлений со своей стороны я принял ту позу, в которой мое тело впервые получило это ощущение. Что-то во мне перекатилось — и я уже стоял. Я не мог себе представить, что именно я сделал, чтобы двинуться. Я подумал, что если начну все заново, то смогу уловить последовательность.

Как только у меня мелькнула об этом мысль, я опять лежал на земле. Встав вторично, я сообразил, что никакие процессы сюда не входят, и чтобы двигаться, я должен иметь желание двигаться на очень глубоком уровне. Иными словами, мне для этого надо быть совершенно убежденным, что я хочу двигаться или более точно будет сказать, что я должен быть убежден в том, что мне нужно двинуться.

Как только я понял этот принцип, Зулейка заставила меня изучать на практике все вообразимые аспекты волевых передвижений. Чем больше я практиковал их, тем яснее мне становилось, что фактически сновидение — это разумное состояние. Зулейка объяснила это так: во время сновидения правая сторона — разумное сознание — завернута внутрь левостороннего сознания для того, чтобы дать сновидящему возможность чувствовать трезвую рациональность, но воздействие рациональности должно быть минимальным и использоваться лишь как сдерживающий механизм, чтобы защитить сновидящего от эксцессов и путаницы в понимании.

Следующим шагом было научиться управлять телом сновидения. Еще в самый первый раз, когда я пришел к Зулейке, дон Хуан предложил, чтобы я глядел на детали веранды, пока сижу на ящике. Я послушно глядел на веранду иногда целыми часами. В доме Зулейки я всегда был один. Казалось, в те дни, когда я был там, все куда-то уезжали или прятались. Тишина и одиночество помогали мне и я добился того, что отчетливо помнил все детали веранды.

Зулейка дала мне, соответственно, задачу открывать глаза, когда я нахожусь в состоянии спокойного бодрствования, и видеть веранду. Чтобы выполнить это, потребовалось немало сеансов. Сначала я открывал глаза и видел Зулейку: тогда она рывком своего тела отбрасывала меня обратно, как если бы я был мячиком, в состояние спокойного бодрствования. При одном из таких возвратов я ощутил интенсивную дрожь. Что-то из моих ног будто пробивалось в грудь, и я выкашлянул это. Вся веранда появилась внезапно передо мной, будто вылетев из моих бронхов, в сопровождении звука, подобного рычанию зверя.

Я услышал, как голос Зулейки долетел до меня, подобно слабому шепоту. Я не мог понять, что она говорит. Мельком я заметил, что сижу на ящике. Я хотел встать, но почувствовал, что во мне нет плотности, как будто ветер мог вот-вот меня унести. Затем я очень ясно услышал, как Зулейка велит мне не двигаться. Я попытался оставаться неподвижным, но какая-то сила толкнула меня и я проснулся в своем алькове. На меня смотрел Сильвио Мануэль.

После каждого сеанса с Зулейкой дон Хуан ожидал меня в совершенно темном холле. Он выводил меня из дома и менял у меня уровень сознания. Но на этот раз тут был Сильвио Мануэль. Не говоря ни слова, он поместил меня в корсет и поднял к притолоке. Он продержал меня там до полудня, пока дон Хуан не пришел спустить меня на пол. Он сказал, что нахождение в подвешенном состоянии без соприкосновения с полом настраивает тело и что это необходимо перед опасными путешествиями вроде того, которое ждет меня.

Мне потребовалось еще много сеансов сновидения, чтобы, открывая глаза, видеть или Зулейку, или неосвещенную веранду. Я понял к этому времени, что и сама она бывала только в сновидении. Она никогда не была лично позади меня в алькове. В ту первую ночь я был прав, когда считал, что моя спина опирается на стену. Зулейка была просто голосом из сновидения.

Во время одного из сеансов сновидения, когда я открыл глаза с намерением увидеть Зулейку, я был потрясен, увидев рядом с ней Горду и Жозефину. Затем началась последняя грань ее обучения. Зулейка учила нас всех троих путешествовать вместе с ней. Она сказала, что наше первое внимание привязано к эманациям земли, а второе внимание — к эманациям вселенной. При этом она имела в виду, что сновидящий уже по своей природе находится вне границ всего, что касается повседневной жизни. Последней задачей Зулейки было так настроить второе внимание Горды, Жозефины и мое, чтобы мы могли следовать за ней в ее путешествиях в неизвестное.

Во время следующих сеансов голос Зулейки сказал мне, что ее «одержимость» приведет меня на встречу с ней, потому что когда дело касается второго внимания, одержимость сновидящего служит проводником и что ее мысль фиксирована на определенном месте за пределами этой земли. Оттуда она и собирается позвать меня, а я должен использовать ее голос, как путеводную нить, которая потянет меня.

В течение двух сеансов ничего не произошло. Голос Зулейки становился все слабее и слабее, пока она говорила, и я горевал, что я не могу за ней последовать. Она не сказала мне, что надо делать. Я испытывал также необычайную тяжесть. Я не мог разорвать силу вокруг меня, которая связывала и мешала мне выйти из состояния спокойного бодрствования.

Во время третьего сеанса я внезапно открыл глаза, даже не сделав к этому никакой попытки. На меня смотрели Зулейка, Горда и Жозефина. Я стоял рядом с ними. Я тут же понял, что мы находимся в каком-то совершенно неизвестном мне месте. Первое, что бросалось в глаза, это очень яркий непрямой свет. Все вокруг было залито белым, мощным «неоновым» светом. Зулейка улыбалась, как бы приглашая нас оглядеться. Горда и Жозефина были в такой же нерешительности, как и я. Они украдкой бросали взгляды на меня и на Зулейку.

Зулейка дала нам знак двигаться. Мы находились на открытом месте, стоя в середине полыхающего светом круга. Грунт казался твердым, темным камнем, однако он отражал очень много слепящего белого света, который лился сверху. Странным было то, что я, понимая, что свет слишком интенсивен для моих глаз, не был ослеплен, когда поднял голову и посмотрел на его источник. Это было солнце. Я смотрел прямо на солнце, которое по причине того, что я был в сновидении, выглядело интенсивно белым.

Горда с Жозефиной тоже смотрели на солнце без всякого для себя вреда. Внезапно я ощутил испуг. Свет был чужим для меня. Это был безжалостный свет, он падал на нас, создавая ветер, который я мог ощущать, однако жары я не чувствовал. Я считал этот свет вредным. Одновременно Горда, Жозефина и я бросились к Зулейке и сбились вокруг нее кучкой, как испуганные дети. Она придержала нас, а затем белый палящий свет стал постепенно терять свою интенсивность, пока не исчез совсем. Вместо него теперь все оказалось залитым очень приятным желтоватым светом.

Тут я осознал, что мы находимся уже в другом мире. Грунт был цвета мокрой терракорты. Гор не было, но ту местность, где мы находились, нельзя было назвать и равниной. Все кругом казалось бурным застывшим терракортовым морем. Повсюду вокруг себя я мог видеть одно и то же, как если бы находился в центре океана. Я взглянул вверх. Небо не было безумно палящим. Оно было темным, но не синим. Яркая лучистая звезда висела у горизонта. Тут мне стало ясно, что мы находимся в мире с двумя солнцами — двумя звездами: одна была огромной и только что скрылась за горизонтом, вторая меньше и, вероятно, более отдаленная. Я хотел задавать вопросы, пройтись по окрестностям, посмотреть, что тут есть еще. Зулейка сделала нам знак расслабиться и терпеливо ждать, но что-то, казалось, толкало нас. Внезапно Горда с Жозефиной исчезли, а потом я проснулся.

С этого времени я больше не ездил в дом Зулейки. Дон Хуан смещал мне уровни сознания у себя дома или в том месте, где мы были, и я входил в сновидение. Зулейка, Горда и Жозефина всегда поджидали меня. Мы вновь и вновь отправлялись на то неземное место, пока не познакомились с ним хорошенько. Мы всегда старались попасть туда не во время слепящего сияния, не днем, а ночью, чтобы следить за восходом над горизонтом колоссального небесного тела, столь величественного, что когда оно прорезало зубчатый горизонт, то покрывало около половины обзора в 180 град. Перед нами. Небесное тело было очень красиво, а его подъем над горизонтом был столь захватывающим, что я мог бы оставаться там целую вечность, чтобы только наблюдать это зрелище. Это небесное тело в зените занимало почти весь небесный свод. Мы всегда ложились на спину, чтобы следить за ним. Оно имело последовательные конфигурации, которые Зулейка научила нас узнавать. Я понял, что это не звезда. Его свет был отраженным; видимо, оно было матовым, так как отраженный от него свет был очень мягким при таких колоссальных размерах. На его оранжево-желтой поверхности были громадные не меняющиеся коричневые пятна.

Зулейка постоянно брала нас с собой в неописуемые путешествия. Горда сказала, что Зулейка брала Жозефину еще дальше и глубже в неизвестное, потому что Жозефина была, как и сама Зулейка, немного безумна: ни одна из них не имела того ядра рассудительности, которое дает сновидящему трезвость, поэтому у них не было барьеров и не было интереса находить разумные причины чего бы то ни было.

Единственное, что мне сказала о наших путешествиях Зулейка и что звучало как объяснения, это что сила сновидящих превращала их в живые гарпуны. Чем сильнее и чем безупречнее сновидящий, тем дальше он может проецировать свое второе внимание в неизвестное и тем дольше длится его проекция сновидения.

Дон Хуан сказал, что мои путешествия с Зулейкой не были иллюзией и что все, что я делал с ней, являлось шагом к контролю второго внимания; другими словами, Зулейка обучала меня тонкостям восприятия того другого царства. Он, однако, не мог объяснить точную природу этих путешествий, а может быть, не хотел. Он сказал, что если попытается объяснить детали восприятия второго внимания в терминах деталей восприятия первого внимания, то лишь безнадежно запутается в словах. Он хотел, чтобы я сам сделал свое заключение, и чем больше я обо всем этом думал, тем яснее мне становилось, что он был совершенно прав.

Под руководством Зулейки во время ее инструктажа по второму вниманию я совершал фактические посещения загадок, которые были явно за пределами моего разума, но явно в пределах возможностей моего полного осознания. Я научился путешествовать во что-то непонятное и закончил тем, что мог сам, как Эмилито и Хуан Тума, рассказывать собственные сказки вечности.