Расы против вида

Согласно современным данным эволюционной теории и систематики общее число видов растений и животных на Земле доходит до двух миллионов. Из всего этого многообразия одних только червей _ 25000 видов, грибов – 70000 видов, млекопитающих – 3500. Приматов – ближайших родственников человека в животном царстве – 101 вид. А всех самых многообразных ''человеков'' только один вид. Не странно ли это?

На эту очевидную нелепость в либерально-утопической систематизации неоднократно указывали самостоятельно мыслящие ученые.

Известный немецкий естествоиспытатель и философ Карл Фогт (1817_1895) в книге ''Человек и его место в природе'' (СПб, 1866) писал: ''Если разница между негром и германцем больше, чем между капуцином и сайю, то или негр и германец, подобно разным обезьянам, два разные вида, или же эти обезьяны, принимаемые единодушно за разные виды, должны слиться в один''. Немецкий натурфилософ Фридрих Гельвальд также полагал: ''Если мы раз уже назвали папуасцев братьями, то нам, полагаем мы, не будет стоить больших усилий приветствовать шимпанзе, как двоюродного брата''.

Собственно термин ''вид'' перешел в биологию из логики, а само понятие было введено в употребление еще Аристотелем и означало выражение сходства или одинаковой сущности у группы единичных предметов. Английский естествоиспытатель Джон Рей в 1693 году обосновал применение этого термина для обозначения сходных индивидов, способных передавать свои отличительные признаки потомству. Но именно расовые признаки являются отличительными и передающимися по наследству. Известный шведский ученый Карл Линней в своей ''Философии ботаники'' ясно писал: ''Видов насчитывается столько, сколько различных форм создано в самом начале''. То есть получается, что основоположники систематики природного царства под видом четко понимали именно расу. Жорж Кювье, Петр Паллас, Жан Батист Ламарк стояли на тех же позициях, и слово ''раса'' они понимали в смысле ''породы'', ''потомков общего предка''.

Уже в самый разгар споров по проблеме вида в середине XIX века основоположник эволюционизма _ Чарльз Дарвин в своей книге ''Происхождение видов'' пояснял: ''Термин ''вид'' я считаю совершенно произвольным, придуманным ради удобства''. Немецкий палеонтолог Л. Вюртембергер (1880) отмечал, что раз нельзя указать, где вид начинается и где он прекращает существование, то понятие о виде теряет всякую естественнонаучную почву, а русский палеонтолог С. Никитин (1881) сравнивал вид с произвольно вырванным участком непрерывной ленты. Немецкий гистолог Альберт Келликер (1872) заявлял: ''Возможно появление одного и того же вида из различных филогенетических корней, так что первоначально различное может стремиться к одинаковой конечной фазе''.

Однако именно русский ученый В. Л. Комаров в 1901 году внес ясность в терминологическую путаницу: ''При исследованиях основной единицей надо считать не отвлеченное типовое понятие ''вид'', а реальную расу. Реальна раса, а не вид''. Он также неоднократно писал о желательности замены термина ''вид'' на термин ''раса'' во всей естественнонаучной литературе. ''Чисто морфологическое понятие о виде как модели или типе, разумеется, является абстракцией, и при попытке перенести его на живую природу легко переходит в отрицание самого вида''. Будучи последовательным ученым и решительным русским человеком, Комаров вообще исключил из своего лексикона термин ''вид''.

Немецкий биолог Оскар Гертвиг (1916) тоже утверждал, что ''понятие вида – чистая абстракция''. Известный немецкий эволюционист Людвиг Платэ (1908) писал: ''Понятие вида абстрагируется человеком. Как и все понятия, понятие о виде есть продукт человеческого мышления и вследствие этого не представляет ничего реального''. Только доминирования кровного родства, то есть общность расового происхождения, по его мнению, могут быть положены в основу систематизации живого мира.

В современной науке спор вокруг проблемы вида не утихает до сих пор. Исследователь Б. Берма (1954) из США, стоящий на позициях логического позитивизма, возобновил критику: ''Вид как класс стоит вне реального существования. Такая высокоабстрактная выдумка, как вид, способна лишь затемнить понимание эволюционного процесса, в основу которого надо положить идею реальности эволюционирующих популяций''.

Другой корифей эволюционизма Эрнст Майр (1949) писал о том же: ''Что такое вид? Среди систематиков нет единой точки зрения. Разногласия обнаруживаются даже среди специалистов по отдельным группам''. Ученый из Оксфорда А. Кэйн в своей книге ''Вид и его эволюция'' (М., 1958) также предельно откровенен: ''Границы биологического вида в пространстве неопределенны, поскольку генетический критерий (возможность скрещивания) неприменим и приходится довольствоваться лишь сравнительным изучением морфологии, физиологии, генетики и поведения''.

Итак, тот факт, что человечество объявляется единым видом на основе возможности свободного скрещивания представителей различных рас – ненаучное утверждение, противоречащее законам систематики _ науки, уже более 300 лет занимающейся классификацией живых организмов. Сравнительное же изучение морфологии, физиологии, генетики и поведения как раз и вскрывает всю глубину различий между представителями различных рас. Кэйн продолжает свою мысль так: ''Биологический вид состоит из генетически связанных между собой популяций''. Но ведь под генетически связанными популяциями и нужно понимать расу. Никто же не станет отрицать очевидный факт, что между бушменами и скандинавами совершенно нет никакой генетической связи. В пользу классической расовой теории звучит и следующая мысль автора вышеупомянутой книги: ''Виды пришли в соприкосновение только после того, как они приобрели свои экологические различия''. Это значит, что расы изначально были чистыми, и мутация – это следствие, но не причина развития.

Впрочем, сходные мысли высказывал на полвека раньше русский ученый В. Л. Комаров: ''Для возникновения новой расы необходимо, чтобы характерные ее свойства появились сразу у всех неделимых, населяющих данную территорию''. Это полное опровержение мутационной теории происхождения основных человеческих рас.

В зоологии и биологии весьма часто употребляются такие термины, как ''высшие и низшие растения'', а также ''высшие и низшие животные''. Но, согласно генетическим законам наследственности и правилам систематики, они должны быть перенесены и на человеческие расы. Термины, введенные в употребление еще в начале ХХ века голландским зоологом и ботаником Гуго Де Фризом, ''сезонные расы'', ''сорно-полевые расы'' и ''паразитические физиологические расы'' могут быть с легкостью перенесены на современное социальное общество в целях объяснения многих ''культурологических'' феноменов. В частности, посещая салоны авангардного искусства и ночные клубы в расовосмешанных городах, можно уверенно сказать, пользуясь терминологией все того же Де Фриза, что здесь хорошо представлена ''сложная гибридогенная природа'', являющаяся ''результатом регрессивных мутаций''. Немецкий расовый историк Густав Клемм еще в XIX веке для обозначения тех же явлений использовал классическую латынь – ''Bassa Gente'', что означает ''низший люд'', а на современном русском сленге это звучит как ''бассагенты''. Можно еще вспомнить и остроумный пассаж великого русского писателя В. В. Набокова, который о людях поп-культуры отзывался как о ''представителях различной сексуальной флоры''.

Цитированный нами выше Карл Фогт делал следующий закономерный вывод: ''Если всматриваться ближе в определение расы и вида, в разницу, установленную между ними обычаем, то оказывается, что эта разница чрезвычайно условная. Расы принимаются там, где известен или предполагается известным общий корень, из которого они развились; там же, где он теряется в глубине времени, принимают виды. Как бы ни понимали в настоящее время вид, нельзя не признать того, что человеческий род состоит из нескольких различных видов, которые столько же, если не больше, отличны друг от друга, как большая часть видов обезьян. Если принципы зоологической систематики имеют вообще значение, то они должны быть прилагаемы одинаково беспристрастно и к человеку, и к обезьянам''.

Показательно в этом отношении и мнение авторов коллективного сборника ''Биологическая эволюция и человек'' (М., 1989). В своей статье ''К проблеме выделения гоминидной ветви эволюции'' М. И. Урысон пишет: ''Поскольку человек по своему происхождению представляет собой неотъемлемую часть органического мира, высшее звено эволюции приматов, на него должны быть распространены принципы систематики и правила зоологической номенклатуры, применяемые к другим группам животного мира. Качественные отличия человека от животных не освобождают нас от необходимости рассматривать человека как существо, достигшее определенного уровня биологической организации и находящегося в общем русле эволюции органического мира''.

В этом же сборнике со своей статьей ''Современные представления об эволюции отряда приматов в свете данных молекулярной биологии'' выступил и В. А. Спицын. В свете его изысканий современная либерально-демократическая концепция расогенеза от единого африканского корня, на основе так называемой митохондриальной ДНК, предстает во всей своей отвратительной наготе. Факт современной чернокожей лысенковщины, о котором мы говорили в начале, полностью развенчивается, ибо, согласно аргументации Спицына и приводимых им данных лабораторных экспериментов, эволюционное сохранение этой самой митохондриальной ДНК возможно лишь в условиях ''межвидового обмена самками''.

Творцы в высшей мере скабрезного паранаучного учения покусились назвать общую праматерь человечества не иначе, как ''чернокожей Евой''. Но в свете данных молекулярной биологии получается, что наша прародительница была негритянкой и по очереди отдавалась самцам-приматам, полуобезьянам разных видов, что и положило начало расовой эволюции человечества. Более гнусного и нелепого изложения версии о библейском первородном грехе для ''современной образованной общественности'' и представить себе невозможно. Впрочем, даже если и допустить существование некоей гипотетической ''чернокожей Евы'', с ее страстью к путешествиям в совокупности с тягой к сексуальному разнообразию, то ''из этого никак не следует, что ее нужно возводить в ранг ''праматери человечества''.

В фундаментальном сборнике ''Восточные славяне: антропология и этническая история'' (М., 1999), в создании которого приняли участие самые знаменитые отечественные антропологи, генетики и биологи, ясно указано: ''Известна пользующаяся успехом у западноевропейских археологов попытка группы геногеографов и историков жестко связать современную географию генофонда западно-европейского населения с неолитической земледельческой революцией, начавшейся на Ближнем Востоке в XI-VII тысячелетиях до н.э. К этим событиям пытались даже привязать происхождение индоевропейских языков, углубив их историю почти вдвое и в корне изменив представление об их историко-географической прародине. Кончилось, однако, тем, что современная молекулярная генетика, на основании данных о полиморфизме и древности митохондриальной ДНК, показала крайне малую (порядка 5_15%) роль неолитических переселенцев из Малой Азии в формировании геногеографии современных западноевропейцев и обнаружила множественные позднепалеолитические истоки западноевропейского генофонда''. Из этого следует, что на пути своей возможной миграции из Экваториальной Африки через Малую Азию в Европу ни сама ''чернокожая Ева'', ни ее потомки не пользовались ажиотажным спросом у белого автохтонного населения, что лишний раз свидетельствует о крепости расового сознания наших нордических предков, а также о происхождении их от другого биологического вида, чем негроиды и монголоиды.

Современные ангажированные генетики-популяционисты, распространяющие на основе исследований митохондриальной ДНК миф о так называемой ''Африканской Еве'', то есть о происхождении всех современных рас из экваториальной Африки от одной чернокожей женщины приблизительно 100000 лет назад, совершают возмутительный научный подлог. В цитировавшейся нами сводной работе ''Проблема расы в российской физической антропологии'' (М., 2002) Е. В. Балановская ясно указывает, что ''к, сожалению, митохондриальные гены к расовым признакам никакого отношения не имеют''.

Получается, что пропагандисты идеи о ''едином человечестве'' выводят общее для всех рас происхождение из признака, который вообще не несет в себе никакой расовой информации. Данное примитивное шулерство не является научным, и потому проблему ''Африканской Евы'' можно снять с обсуждения, как образчик ''чернокожей лысенковщины''.

Выдающийся французский естествоиспытатель Жорж Бюффон (1707_1788) выделял человека из мира животных и учил, что человек есть произведение неба, а животное – произведение земли: ''Странное место для человека! Какое несправедливое распределение, какой ложный метод! Поставить человека на одну доску с прочими четвероногими''. Крупный немецкий психолог Карл Густав Карус (1789_1869), будучи основателем сравнительной психологии, утверждал: ''Причина ''вечного разделения'' между человеком и животным лежит не в одном каком-либо органе, а проходит через всю организацию''. Немецкий анатом середины XIX века Роберт Гартманн вскрывал явные противоречия в классификации морфологических различий: ''Вообще, даже самые фантастические защитники дарвинизма все более и более склоняются к убеждению, что человек не может происходить ни от одной из живущих теперь антропоидных форм. Правда, что можно доказать близкое, во многих случаях даже чрезвычайно близкое телесное родство между человеком и антропоидными обезьянами, но нет возможности доказать прямое происхождение первых от последних''. А вышеупомянутый Карл Фогт в своих ''Лекциях о человеке'' три человеческие расы выводил от трех разных человекообразных обезьян: гориллы, шимпанзе и орангутанга. Известный английский естествоиспытатель Томас Генри Гексли (1825_1895) придерживался той точки зрения, что наиболее низко организованные обезьяны с анатомической точки зрения отстоят от наиболее высокоразвитых далее, чем последние от человека.

Наконец известный русский биолог-эволюционист К. М. Завадский в своей фундаментальной работе ''Вид и видообразование'' (М., 1968) честно заявлял: ''Вид не имеет не только внешне морфологических, но и анатомических, гистологических, цитологических признаков, которые позволяли бы маркировать ими именно его, а не иные группы. Систематик здесь часто оказывается в тупике''. Мало того, далее автор утверждает: ''Неодинаковое проявление различных признаков у различных видов является следствием неравноценности видов и различий в способах видообразования. Эти различия – свидетельство того, что не существует какого-то одного стандарта, по которому были бы организованы все виды''. После этого Завадский делает неожиданную оговорку: ''Наша характеристика вида может быть применена ко всем расам, способным самостоятельно воспроизводиться в природе и способным к продолжительному существованию в эволюции''. С этим небольшим пояснением нижеследующая фраза звучит уже просто убийственно: ''Виды неравноценны именно потому, что стоят на различных ступенях развития видовой формы организации жизни или же, находясь на одной ступени организации, имеют какие-либо принципиальные конструктивные особенности''.

Памятуя о том, что эволюционно-биологические правила развития видов, по мнению Завадского, справедливы и для отдельно взятых рас, мы теперь имеем прекрасное определение ''неравноценности человеческих рас'', данное известным советским ученым. Кроме того, с самого первого предложения он открыто заявлял, что его книга посвящена проблеме ''инвентаризации видов'', а в другом месте говорил об эволюции как о ''лестнице существ''. Но именно на всех этих же принципах покоится и классическая расовая теория, основанная графом Жозефом Артюром де Гобино в середине XIX века, главная книга которого называется ''Опыт о неравенстве человеческих рас''.

Кроме того, в своей работе Завадский сделал очень важный вывод: ''Отсутствие внутренне обусловленного, определенного срока существования вида в природе является одним из коренных отличий вида. В этом смысле вид можно назвать открытой во времени системой''. Этим он как раз вновь подтверждает наше определение термина: