А) Речь

Общение между разумными существами, равно как и общение разумного существа с собственным «Я», осуществляется посредством речи. Речь — это предварительное условие мышления (о мысли вне речи можно говорить только как о мимолетной фазе в том потоке мышления, который оформляется как речь; иначе мысль остается чем-то неясным и разорванным и не поднимается над уровнем мышления обезьян).

Речь — это самая универсальная форма человеческого творчества. Исторически именно она предшествует всем остальным; она присутствует повсюду и обусловливает все остальные проявления человеческой деятельности. Речь существует во множестве форм (языков тех или иных человеческих сообществ или наций), которые находятся в процессе медленной, но беспрерывной трансформации. Индивид говорит, принимая участие во всеобщем творческом процессе.

Мы уже рассматривали речь как определенную форму проявления способностей; теперь обратимся к ней как к форме творческой деятельности.

(1) Речь как форма психической экспрессии. В условиях ненарушенного речевого аппарата речь, помимо собственно содержательного, включает и экспрессивный аспект. В этом можно убедиться на примет»« тех многообразных оттенков крика, рычания, шепота, которые приходится наблюдать в отделениях для беспокойных больных; экспрессивный аспект проявляется также в монотонной, лишенной выражения печи или речи бойкой, на повышенных тонах, в ритме, бессмысленных акцентах, нормальном синтаксисе или синтаксисе, противоречащем смыслу, а также в общей манере говорить — как, например, в имитации инфантильной речи (так называемом аграмматизме) при истерических состояниях и т. п.

(2) К вопросу об автономности речи. Неврологические расстройства речевого аппарата следует отличать от таких изменений речи, которые обусловлены изменениями в психике при ненарушенном речевом аппарате. Но, помимо этих двух случаев, на практике обнаруживается богатый спектр явлений (психотических расстройств речи — см. выше главку «в» §5 раздела 1 главы 2), не сводимых, строго говоря, ни к одному из них. Существование подобного рода явлений указывает на то что речь обладает известной автономностью. Соответственно, в продуктах речевой деятельности мы обнаруживаем некоторые специфические структуры, генетические связи которых прослеживаются с большим трудом; ситуация выглядит так, словно речевая деятельность, будучи наделена качеством автономности, производит определенные продукты сама по себе и сама же и подвергается расстройствам. Подчеркнем, что речь идет не об автономности речевого аппарата, а об автономности той духовной субстанции, которая в чистом виде проявляет себя в речи. Происшедшие с человеком изменения, трансформация переживаний, лежащих в основе его духовного творчества, — все это находит в речи не вторичное, а первичное проявление. Мы называем речь «инструментом»; дух и его инструменты не противопоставлены друг другу, а взаимно формируют друг друга, в предельном же случае сливаются в единое целое — чистую «языковость» (reine Sprachlichkeit). Впоследствии она становится фактором духовного творчества, находящим свое отражение в литературе. Замечательный труд Метте представляет собой весьма результативный опыт проникновения в эту сферу.

(3) Формирование новых слов и приватные языки (Privatsprachen). Формирование новых слов издавна считалось одной из речевых аномалий. Некоторые больные образуют единичные новые слова, тогда как иные продуцируют их в таких количествах, что создается впечатление, будто они сформировали собственный, приватный язык, совершенно недоступный нашему пониманию. Формируемые таким образом новые слова мы можем классифицировать согласно их происхождению:

1. Новые слова формируются вполне преднамеренно ради того, чтобы с их помощью описывать чувства или вещи, для которых в обычной речи слов не хватает. Эти наделенные автономной структурой «технические термины» отчасти совершенно оригинальны и этимологически неясны.

2. Новые слова — особенно в острых состояниях — формируются непреднамеренно. После окончания острой фазы и перехода в хроническое состояние больной сохраняет эти слова, используя их как вторичное средство обозначения. Одна из пациенток Пферсдорфа (Pfersdorfп), описывая некоторые из своих галлюцинаций, употребила словосочетание «смысловое оружие» («sinniiche Gewehre»). На вопрос о том, что же это значит, она ответила: «Эти слова пришли ко мне именно такими. здесь нечего объяснять». При острых психозах случается также, что известным словам придается измененный смысл. Больная сообщает:

«Как я уже говорила, некоторые слова я использую для выражения понятий. совершенно отличных от тех, которые они обычно выражают, — для меня они приобрели совершенно иной смысл, например, „паршивый» я преспокойно использую в смысле „храбрый, энергичный…», „говночист», жаргонное словечко для обозначения ассенизатора, было для меня понятием женского рода, чем-то вроде студенческой „уборщицы». Натиск идей был настолько силен, они сменялись с такой огромной скоростью, что я не успевала найти для них точных слов: поэтому я, словно малое дитя, лопотала слова собственного изобретения и придумывала названия по своему вкусу — например, „вуттас» значило „голубь»« (Forel).

3. Новые слова являются больному в форме «галлюцинаторного содержания». Как и в предшествующих случаях, эти странные, чуждые слова часто вызывают у больных чувство изумления. Именно таким образом Шребер «услышал» весь «фундаментальный лексикон» того, что он назвал «лучами» («Strahlen»). Он то и дело подчеркивает, что услышанные слова были ему прежде совершенно незнакомы.

4. Произносятся членораздельные звуки, которым сами больные, по-видимому, не придают никакого смысла. По существу, поскольку в данном случае смысловой компонент выпадает, о речевых структурах говорить уже не приходится. Сюда относятся, в частности, те «речевые остатки», которые улавливаются у больных с паралитическим слабоумием. Один из таких больных в течение последних недель перед смертью то и дело произносил только одно слово «мизабук».

Неологизмы представляют собой основной элемент приватного языка больных шизофренией:

Тучек (Tuczek) наблюдал за развитием такого языка как своего рода игры. имеющей своим источником радостную упоенность процессом перевода и определенную ловкость в обращении со словами. Это происходило совершенно осознанно, вне всякой связи с потребностью выразить то или иное бредовое переживание. У больных не было иного мотива, кроме гордости за свои тайные постижения и удовольствия, доставляемого успехом: «Вы только послушайте, как красиво все это звучит» Процесс формирования слов подвергался воздействию множества самых разнообразных принципов, но слова в конечном итоге стабилизировались: при этом была выказана высокоразвитая способность к запоминанию, так же как и несомненные творческие способности. Синтаксис остался немецким: перестройке подвергся только словарь.