ПРЕВРАЩЕНИЕ НАУКИ В ПРОФЕССИОНАЛЬНУЮ СФЕРУ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Рассматривая становление научной профессии, американские социологи Т.Парсонс и Н.Сторер отмечали, что одна из главных характеристик научной деятельности как профессии — «наличие адекватных взаимообменов с обществом, позволяющих, как минимум, членам научной профессии обеспечивать свою жизнь за счет только своих профессиональных занятий, — сложилась

(458)

главным образом в последние сто лет и в настоящее время, по-видимому, прочно утвердилась».

Собственно говоря, профессионализация в науке в каких-то масштабах происходила и раньше.

Например, после создания в 1724 г. в России Петербургской Академии наук ее действительные члены получали жалованье от государственной казны, что, между прочим, привлекло в нее немало видных западных ученых. А во время Великой Французской революции, с 1795 года, стали получать плату и ученые во Франции.

Однако тогда это было еще скорее формой государственного меценатства, и только в конце XIX — начале XX столетия получающий плату ученый-профессионал стал преобладающей фигурой в научном сообществе, поскольку была признана экономическая значимость научной деятельности.

Профессионализация науки наряду с начавшимся процессом превращения этой профессии в массовую оказала глубокое воздействие на нормативно-ценностную составляющую научной деятельности.

Касаясь процесса профессионализации, американский философ и историк науки Л.Грэхем пишет: «В двадцатом столетии на смену любителям и дилетантам в науке постепенно пришли находящиеся на жалованье профессионалы, и в ходе этого процесса изменился тон научной литературы. Прежде журналы научных обществ часто публиковали умозрительные статьи, в которых вперемежку рассматривались нормативные и фактические вопросы. К концу девятнадцатого столетия такой стиль почти полностью исчез со страниц престижных научных журналов. Членство в научных обществах становится все более ограниченным, часто требуя высшего образования и сопутствующего ему приобщения к этосу исследований. Нормой серьезного профессионального ученого стал трезвый, строго следующий за фактами стиль рассуждения».

В целом профессионализация и сопровождавшая ее нарастающая специализация научной деятельности влияли на ценностные ориентации ученых по двум линиям.

(459)

— С одной стороны, ученые-профессионалы в сфере своей компетенции склонны осуществлять строгий контроль, резко ограничивая возможности высказывания некомпетентных, любительских воззрений.

— С другой стороны, они в общем и целом вовсе не расположены высказываться по вопросам, выходящим за рамки их компетенции (которая, заметим, в ходе прогрессирующей специализации становится все более узкой).

Профессионализация усиливает влияние той установки на резкое разграничение нормативных, ценностных суждений с одной стороны, и фактических, свободных от ценностей — с другой, о котором мы уже говорили. Только последние считаются приличествующими ученому как профессионалу, который рассматривает себя и рассматривается другими как поставщик средств — объективных научных знаний — для достижения целей, определяемых не им, а теми, кто в обмен на эти знания дает ему средства для обеспечения своей жизни.

С предельной четкостью и даже драматизмом эта позиция была выражена немецким социологом М.Вебером в его прочитанной в начале столетия лекции «Наука как призвание».

«Сегодня наука, — отмечал М.Вебер, — это профессия, осуществляемая как социальная дисциплина и служащая делу самосознания и познания фактических связей, а вовсе не милостивый дар провидцев и пророков, приносящий спасение и откровение, и не составная часть размышления мудрецов и философов о смысле мира. Это, несомненно, неизбежная данность в нашей исторической ситуации, из которой мы не можем выйти, пока остаемся верными самим себе».

(460)

Как видим, профессионализация связана с таким определением социальной роли ученого, когда он выступает как поставщик специализированных знаний и ответствен лишь за их достоверность, обоснованность и проверенность.

Установка на нормативно-ценностную нейтральность науки получила наибольшее распространение в научном сообществе в 30—40-е годы нашего века, когда она воспринималась многими как выражение подлинной сущности науки. Именно на эту установку в значительной мере опиралась, в то же время давая ей понятийное оформление, философия неопозитивизма, в рамках которой разрабатывались соответствующие представления о природе и содержании научной деятельности.

Современный американский философ науки С.Тулмин вспоминает, что такая позиция, даже в преувеличенных формах выражалась его профессорами и старшими коллегами, когда он перед Второй мировой войной обучался в Англии. Главным для них было стремление «выбрать в качестве центра собственного внимания наиболее чистый, наиболее интеллектуальный, наиболее автономный и наименее связанный с этическими вопросами край спектра взаимодействий между наукой и ценностями».

В ходе последующего развития науки, впрочем, выяснилось, что такие представления отнюдь не являются прямым и неискаженным отражением духа и ценностей науки. Скорее они характеризовали ту линию поведения, которой считали необходимым придерживаться лидеры научного сообщества в его взаимоотношениях с теми социальными силами, от коих зависели возможности прогрессивного развития науки.

«Парадоксально, — пишет Л.Грэхем, — что в начале двадцатого столетия, именно тогда, когда исследователи в самых разных дисциплинах начали изучать основы человеческого поведения, вера в то, что наука и ценности суть раздельные сферы, стала явным этосом науки в Западной Европе и Северной Америке. Такой ход событий, однако, покажется менее парадоксальным, если мы заметим следующее: как раз потому, что наука более непосредственно начала затрагивать ценности, ученые сочли удобным говорить о том, что их исследования свободны от ценностей. Таким путем удалось избежать многих раздоров, или, если говорить точнее, удалось отсрочить день, когда с этими вопросами пришлось столкнуться вплотную».

(461)

Итак, отметим:

узкая трактовка социальной роли ученого как всего лишь носителя специализированного знания, которому закрыт доступ в сферу ценностей (исключая, конечно, специфические ценности научной профессии), возникает только на определенной стадии развития науки, в соответствующих социально-исторических условиях, при специфическом характере взаимосвязей науки и общества.

В чем-то такая трактовка является продолжением и развитием сложившейся ранее системы ценностей ученого; в других отношениях, однако, она вступает в противоречие — сначала скрытое, но с течением времени становящееся все более явным — с этой более широкой системой.

В допрофессиональной науке ученый считал себя вправе высказываться по достаточно широкому кругу вопросов, и это было обусловлено тем, как он понимал свое предназначение, свою роль в обществе.

— В частности, в его самосознании заметное место занимали просветительские моменты — он воспринимал себя как носителя столь необходимого людям света истинного знания, способного развеять тьму невежества и предрассудков.

— Он не боялся браться за обсуждение самых серьезных мировоззренческих вопросов, хотя, быть может, порой делал это поспешно, далеко отрываясь от фундамента достоверных научных знаний.

— Он, наконец, видел в науке великую гуманизирующую силу и едва ли согласился бы считать плоды своей деятельности знания — лишь средством для достижения каких-то внешних по отношению к науке, сугубо утилитарных целей. И если в условиях бурной профессионализации науки эта система ценностей «малой науки» на какое-то время отступила на второй план, то все же полностью исключать ее влияние было бы преждевременно.

(462)