Подчинение Риму Македонии

Тит Ливий. История Рима от основания Города. Книга XXXIII. Пер. С.А. Иванова.

3. (1) Ранней весной, когда послы вернулись из Рима, ни о чем не договорившись, Филипп объявил набор по всем городам царства. Но молодых людей сильно недоставало, (2) так как беспрерывные войны истребили уже многие поколения македонян. (3) Даже в царствование самого Филиппа очень многие пали в морских войнах против родосцев и Аттала, в сухопутных — против римлян. (4) Итак, он стал записывать в войско новобранцев шестнадцати лет; под знамена были призваны и дослужившие до отставки ветераны, сохранившие хоть немного сил. (5) Пополнив таким образом войско, царь после весеннего равноденствия стянул силы к Дию. Там он разбил постоянный лагерь и поджидал врага, ежедневно упражняя воинов. (6) А Квинкций, примерно в те же дни покинув Элатию, миновал Троний и Скарфею и прибыл к Фермопилам. (7) Там, в Гераклее, он застал собрание этолийцев, совещавшихся, с какими силами сопровождать на войну римского командующего. (8) Узнав, что решили союзники, Квинкций на третий день перебрался из Гераклеи в Ксинии и, расположив лагерь на границе меж энианами и фессалийцами, стал поджидать вспомогательные этолийские войска. (9) Этолийцы не замешкались: шестьсот пехотинцев и четыреста всадников пришли под командованием Фенея. Чтобы не вызывать недоумения задержкой, Квинкций тут же снялся с лагеря. (10) По переходе во Фтиотиду к нему присоединились пятьсот гортинцев с Крита под водительством Киданта и триста аполлонийцев, все одинаково вооруженные, а через некоторое время — Аминандр с тысячей двумястами афаманскими пехотинцами. (11) Узнав о выступлении римлян из Элатии, Филипп почувствовал, что решительная битва близка, и счел нужным подбодрить воинов; (12) в своей речи он сначала долго распространялся о доблестях предков, о военной славе македонян и лишь потом перешел к тому, что внушало тогда наибольший страх, но могло пробудить и некоторую надежду.

4. (1) Да, сказал он, македоняне потерпели поражение в теснинах у реки Аой — но ведь македонская фаланга трижды опрокидывала римлян под Атраком. (2) Да и в том, что не удержали эпирского ущелья, виноваты были сначала те, кто плохо стоял на страже, (3) а затем, во время самого сражения, легковооруженные воины и наемники. Фаланга же македонян и тогда выстояла, и всегда будет непобедима на ровной местности и в правильном сражении. (4) Теперь в фаланге было собрано шестнадцать тысяч воинов, вся боевая мощь Македонского царства, а кроме них — две тысячи воинов с легкими щитами (их называют пелтастами); фракийцев и иллирийцев (это их племя именуется траллы) было поровну — по две тысячи, (5) да еще почти полторы тысячи разноплеменных наемников, да две тысячи конницы. С такими вот силами царь поджидал врага. (6) У римлян было примерно столько же, и лишь в коннице они имели перевес благодаря приходу этолийцев...

7. (1) Филипп, торопившийся в путь, (2) не убоялся туч, спустившихся на землю после дождя: он приказал поднять знамена. Однако густой мрак и туман настолько затмили свет дня, что знаменосцы не видели дороги, а воины — знамен. Войско двигалось по неизвестно чьим крикам, словно заблудившееся ночью, походный строй смешался. (3) Перевалив через холмы, которые называются Киноскефалы, македоняне разбили лагерь и выставили сильную охрану из пехотинцев и всадников. (4) Хотя римлянин оставался в том же лагере у Фетидия, он все-таки послал десять турм конницы и тысячу пехотинцев на разведку, наказав им стеречься засады, какую в ненастный день легко устроить даже на открытом месте. (5) Когда этот отряд наткнулся на занявшего холмы неприятеля, обе стороны застыли на месте, испугавшись друг друга, а потом послали гонцов в свои лагеря к полководцам и, когда прошло первое потрясение от неожиданности, не стали долее уклоняться от битвы. (6) Она завязалась сначала между немногими вырвавшимися вперед дозорами, потом сражавшихся стало больше — на помощь оттесненным стали приходить подкрепления. Римляне оказались малочисленней, они слали к командующему гонцов одного за другим, сообщая, что их одолевают. (7) Квинкций спешно двинул на выручку пятьсот всадников и две тысячи пехоты, по большей части этолийцев, под началом двух военных трибунов. Это поправило ухудшившееся было положение римлян, (8) и вот уже с переменой счастья македоняне принялись, терпя неудачу, через гонцов просить у царя подкреплений. Но так как он из-за павшего на землю тумана совсем не ожидал сражения в этот день, немалая часть солдат и союзников разосланы были за продовольствием. Некоторое время Филипп в страхе не ведал, на что решиться. (9) Но гонцы продолжали настаивать, а туман на горной гряде между тем уж рассеялся, и стало видно, что македоняне оттеснены на самый высокий из окружающих холмов, (10) где их защищают скорее выгоды местоположения, чем оружие. И тогда наконец Филипп решился послать навстречу опасности все свои силы, лишь бы не жертвовать теми, кто остался без защиты. (11) Он послал туда предводителя наемников Афинагора со всеми вспомогательными частями, кроме фракийских, а также с македонской и фессалийской конницей. (12) С их появлением римляне были согнаны с гряды и остановились не раньше, чем достигли равнины. (13) Главная заслуга в предотвращении повального бегства принадлежала этолийским конникам. В те времена это была лучшая конница в Греции, но в пехоте этолийцы уступали своим соседям.

8. (1) Все новые и новые гонцы возвращались к царю из сражения с преувеличенно радостными известиями, крича, что римляне в страхе бегут; и в конце концов это побудило царя выстроить к бою все войска, (2) хоть он и не желал этого, хоть и медлил, твердя, что все делается опрометчиво, что ему не нравится ни место, ни время сражения. (3) Так же поступил и римский военачальник, подвигнутый более неизбежностью битвы, чем удачным стечением обстоятельств. Правое крыло он оставил в запасе, выстроив слонов впереди знамен, а сам c левым крылом, включавшим все легковооруженные отряды, двинулся на врага. (4) При этом он ободрял воинов, напоминая, что они будут биться с теми самыми македонянами, которых, преодолев суровость природы, отбросили и разбили в эпирских ущельях, окруженных горами и реками, (5) с теми, которых еще раньше победили под водительством Публия Сульпиция, когда те заняли проход в Эордею. Македонское царство держится одной только славой — не мощью, но теперь и слава эта померкла. (6) Как раз в это время римляне добрались до своих, которые стояли в глубине долины, — с появлением войска и полководца они возобновили битву и, перейдя в наступление, обратили врага вспять. (7) А Филипп с пелтастами и правым крылом пехоты — лучшей частью македонского войска, которую называют фалангой, — чуть не бегом приближался к неприятелю; (8) Никанору, одному из своих приближенных, он приказал следовать прямо за ним с остальными силами. (9) Вначале, взойдя на кряж, царь нашел там оружие (его было немного) и тела врагов, он увидел, что тут была битва, что римляне отсюда отброшены и теперь сражение идет возле неприятельского лагеря; Филипп воспрял было от охватившей его радости, (10) но вскоре, когда страх перекинулся на его воинов и они побежали, он встревожился. На миг у него возникло сомнение, не вернуть ли войско в лагерь. (11) Однако противник приближался, истребляя бегущих, и спасти их можно было, лишь придя им на помощь; да и для самого царя отступление не было бы безопасным. (12) Вынужденный вступить в решающую схватку, когда часть его сил еще не подоспела, царь расположил конницу и легковооруженные отряды на правом фланге; (13) пелтастам и македонской фаланге он приказал отложить копья, длина которых стала помехой, и сражаться мечами. (14) А чтобы строй труднее было прорвать, царь снял половину воинов с переднего края и удвоил число рядов так, чтобы построение сделалось скорее глубоким, чем развернутым вширь. При этом он приказал сдвинуть ряды, чтобы воин соприкасался с воином, оружие с оружием.

9. (1) Квинкций принял в свой строй тех, кто был до этого в деле, пропустив их между знаменами и боевыми порядками, и тотчас трубач подал знак к сражению. (2) Рассказывают, что битва началась таким криком, какой редко случается услышать: оба войска издали клич одновременно, и не только те, кто был в строю, но даже оставленные в запасе и те, кто как раз вступил в бой. (3) На правом фланге местность благоприятствовала царю: он занимал высоты и в сражении одерживал верх. На левом фланге наступило полное замешательство, когда стала приближаться та часть фаланги, которая была в хвосте. (4) Середина строя (она была смещена к правому флангу) оставалась только зрителем битвы, словно не имевшей к ней отношения. (5) Подоспевшая фаланга, выстроенная скорей для похода, чем для сражения, едва вышла на кряж. (6) Квинкций и направил удар именно против фаланги, не выстроившейся еще к бою, хоть видел, что на правом фланге римляне отступали. Вперед он пустил слонов, рассчитывая, что, если побежит часть врагов, она увлечет за собой и остальных. (7) Расчет оказался верен: напуганные животными македоняне сразу же повернули назад. (8) Остальные устремились за ними; тут один из военных трибунов, действуя сообразно обстоятельствам, оставил в строю столько воинов, сколько требовалось для верной победы, а сам с двадцатью знаменами совершил быстрый обход и зашел в тыл правому крылу врага. (9) Никакой строй не сохранит порядок от замешательства, подвергшись удару с тыла, но тут неизбежное смятение усугублялось еще и тем, (10) что тяжелая и неуклюжая македонская фаланга не могла развернуться, да этого и не допустили бы те римляне, которые только что отступали от ее лобового удара, а тут принялись наседать на врага, перепуганного нападением с другой стороны. (11) К тому же теперь против македонян была и сама местность, ибо, гоня неприятеля вниз по склону, они тем самым отдали кряж противнику, зашедшему с тыла. Недолгое время македонян избивали с двух сторон, а потом они почти все, побросав оружие, пустились в бегство.

10. (1) Филипп с немногими пехотинцами и конниками сперва поднялся на самый высокий холм, чтобы взглянуть, какая судьба постигла его левое крыло, (2) но затем, увидев там повальное бегство, а на всех высотах — сверкание римских знамен и оружия, он и сам покинул поле битвы. (3) Квинкций теснил отступающих, как вдруг заметил, что македоняне поднимают копья; не понимая их намерений, он несколько придержал воинов, озадаченный необычным зрелищем. (4) Затем, сообразив, что такой у македонян способ сдаваться в плен, он решил дать пощаду побежденным. (5) Но воины не поняли ни того, что враги сдаются, ни того, что именно хочет командующий, — они набросились на противника; после первых убитых остальные бежали врассыпную. (6) Царь потеряв голову умчался к Темпейской долине. Там он остановился на день в Гонне, чтобы собрать уцелевших после сражения. Римляне победителями ворвались во вражеский лагерь, рассчитывая на добычу, но обнаружили, что большая ее часть уже разграблена этолийцами. (7) В тот день было перебито восемь тысяч врагов, а пять тысяч взято в плен. Победители потеряли около семисот человек.

Вопросы по тексту источника:

1. Что заставило македонского царя Филиппа V, согласно Ливию, начать сражение при Киноскефалах?

2. Какими союзными силами обладали римляне и македоняне при Киноскефалах?

3. Какую роль сыграли слоны в ходе битвы при Киноскефалах?

Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Эмилий Павел. Пер. С.П. Маркиша.

18. Бой начался уже под вечер по почину врагов и, как сообщают иные, благодаря хитрой выдумке Эмилия: римляне выпустили на македонян невзнузданного коня, те погнались за ним, и началась первая стычка. Но другие говорят, что фракийцы под командованием Александра совершили нападение на римский обоз с сеном, а на них в свою очередь яростно бросились семьсот лигурийцев. С обеих сторон стали подходить значительные подкрепления, и сражение закипело. Эмилий, точно кормчий, уже по этим первым бурным колебаниям обоих станов предвидя, какие размеры примет предстоящая битва, вышел из палатки и, обходя легионы, стал ободрять солдат, а Назика на коне поспешил туда, где летели копья и стрелы, и увидел, что в деле участвует почти вся македонская армия. Впереди шли фракийцы, вид которых, по словам самого Назики, внушил ему настоящий ужас: огромного роста, с ярко блиставшими щитами, в сияющих поножах, одетые в черные хитоны, они потрясали тяжелыми железными мечами, вздымавшимися прямо вверх над правым плечом. Рядом с фракийцами находились наемники, они были вооружены неодинаково и смешаны с пеонийцами. За ними помещалась третья линия, состоявшая из самих македонян, – отборные воины, в расцвете лет и мужества, сверкавшие позолоченными доспехами и новыми пурпурными одеждами. В то время как они занимали свое место в строю, из-за укреплений показались ряды воинов с медными щитами, и равнина наполнилась ярким блеском железа и сиянием меди, а горы загудели от крика и громогласных взаимных увещаний. Так отважно и быстро устремились они вперед, что первые убитые пали не больше чем в двух стадиях от римского лагеря.

19. Битва уже завязалась, когда появился Эмилий и увидел, что македоняне в первых линиях успели вонзить острия своих сарисс в щиты римлян и, таким образом, сделались недосягаемы для их мечей. Когда же и все прочие македоняне по условленному сигналу разом отвели щиты от плеча и, взяв копья наперевес, стойко встретили натиск римлян, ему стала понятна вся сила этого сомкнутого, грозно ощетинившегося строя; никогда в жизни не видел он ничего более страшного и потому ощутил испуг и замешательство, и нередко впоследствии вспоминал об этом зрелище и о впечатлении, которое оно оставило. Но тогда, скрыв свои чувства, он с веселым и беззаботным видом без шлема и панциря объезжал поле сражения...

20. Римляне никакими усилиями не могли взломать сомкнутый строй македонян, и тогда Салий, предводитель пелигнов, схватил значок своей когорты и бросил его в гущу врагов. Пелигны дружно устремились к тому месту, где он упал (покинуть знамя у италийцев считается делом преступным и нечестивым), и тут обе стороны выказали крайнее ожесточение и, обе же, понесли жестокий урон. Одни пытались мечами отбиться от сарисс, или пригнуть их к земле щитами, или оттолкнуть в сторону, схватив голыми руками, а другие, еще крепче стиснув свои копья, насквозь пронзали нападающих, – ни щиты, ни панцири не могли защитить от удара сариссы, – и бросали высоко вверх, выше головы, тела пелигнов и марруцинов, которые, потеряв рассудок и озверев от ярости, рвались навстречу вражеским ударам и верной смерти. Таким образом первые ряды бойцов были истреблены, а стоявшие за ними подались назад; хотя настоящего бегства не было, все же римляне отошли до горы Олокр, и тогда Эмилий, по словам Посидония, разорвал на себе тунику, ибо, видя, что те отступили и что фаланга, окруженная отовсюду густой щетиной сарисс, неприступна, точно лагерь, пали духом и прочие римляне. Но поскольку местность была неровной, а боевая линия очень длинной, строй не мог оставаться равномерно сомкнутым, и в македонской фаланге появились многочисленные разрывы и бреши, что как правило случается с большим войском при сложных перемещениях сражающихся, когда одни части оттесняются назад, а другие выдвигаются вперед; заметив это, Эмилий поспешно подъехал ближе и, разъединив когорты, приказал своим внедриться в пустые промежутки неприятельского строя и вести бой не против всей фаланги в целом, а во многих местах, против отдельных ее частей. Эмилий дал эти наставления начальникам, а те – солдатам, и как только римляне проникли за ограду вражеских копий, ударяя в незащищенные крылья или заходя в тыл, сила фаланги, заключавшаяся в единстве действий, разом иссякла и строй распался, а в стычках один на один или небольшими группами македоняне, безуспешно пытаясь короткими кинжалами пробить крепкие щиты римлян, закрывавшие даже ноги, и своими легкими щитами оборониться от их тяжелых мечей, насквозь рассекавших все доспехи, – в этих стычках македоняне были обращены в бегство.

21. Бой был жестокий. Среди прочих в нем участвовал и Марк, сын Катона и зять Эмилия, который выказал чудеса храбрости, но потерял свой меч. Юноша, воспитанный со всем возможным тщанием, сознающий свой долг перед великим отцом и желающий дать ему великие доказательства собственной доблести, он решил, что недостоин жизни тот, кто сохранит ее, оставив в добычу врагу свое оружие; пробегая по рядам и видя друга или близкого человека, он каждому рассказывал о своей беде и просил помощи. Набралось немало храбрых охотников, под предводительством Марка они пробились в первые ряды сражающихся и бросились на противника. После яростной схватки, в которой многие пали и многие были ранены, они оттеснили македонян и, очистив место от врага, принялись искать меч. Насилу найдя его под грудами оружия и трупов, они, вне себя от радости запев пеан, с еще большим воодушевлением ударили на остатки продолжавшего сопротивляться неприятеля. В конце концов три тысячи отборных воинов, не покинувших своего места в строю, были истреблены все до одного, прочие же обратились в бегство, и началась страшная резня: и равнина, и предгорье были усеяны трупами, а воды Левка даже на следующий день, когда римляне переходили реку, были красны от крови. Сообщают, что македонян было убито больше двадцати пяти тысяч. Римлян, по словам Посидония, пало сто человек, по словам же Назики, – восемьдесят.

Вопросы по тексту источника:

1. Почему, согласно Плутарху, македонская фаланга не смогла сохранить сомкнутость боевой линии при противостоянии с римлянами при Пидне?
2. Фигурируют ли в сражении при Пидне, описанном Плутархом, лучники?

Сирийская война

Аппиан. Римская история. Сирийские дела. Пер. С.П. Кондратьева.

1. Антиох, сын Селевка и внук Антиоха, был царем сирийцев, вавилонян и других племен. Он был шестым в ряду потомков Селевка, который после Александра царствовал над Азией по Евфрату; напав на Мидию и Парфию и на другие племена, отложившиеся еще до него, и совершив много великих подвигов, он получил за это прозвище Антиоха Великого; гордясь совершенным им и полученным за это прозвищем, он напал на глубинную Сирию и на те области Киликии, которые принадлежали Птолемею Филопатору, еще мальчиком ставшему царем Египта, и ими завладел; нисколько ни с чем не считаясь, он двинулся на пригеллеспонтские области, на эолийские и ионийские города, под предлогом, что они принадлежат ему как властителю Азии; ведь и раньше — говорил он — они подчинялись царям Азии. Переплыв в Европу, он двинулся на Фракию и силою подчинил отказавшиеся ему повиноваться племена; он укрепил Херсонес и заселил Лисимахию; ее основал Лисимах, воцарившийся над Фракией после Александра, с тем чтобы она была ему укрепленным пунктом против фракийцев; фракийцы же, когда Лисимах умер, разрушили ее. И вот Антиох стал ее заселять, призывая беглецов из владений Лисимаха, покупая обращенных в рабов пленников, прибавляя к ним других, давая быков, овец и железные орудия для земледелия и ничего не упуская, чтобы быстрым темпом укрепить город. Это место ему казалось в высшей степени важным укреплением против всей Фракии и самым удобным складочным местом при выполнении остальных его замыслов.

2. Но это послужило для него началом явного разногласия также с римлянами. Когда он стал захватывать, один за другим, греческие города, то большинство их жителей из страха захвата силой подчинялись ему и выдали гарнизоны, но жители Смирны, Лампсака и другие держались еще против него и отправили послов к римскому полководцу Фламинину, недавно в большой битве в Фессалии победившему Филиппа Македонского. Ведь дела Македонии и греков имели общие точки соприкосновения и по месту, и по времени... И уже между Антиохом и Фламинином были некоторые взаимные посольства и безуспешные попытки соглашения. И римляне, и Антиох с большим подозрением относились друг к другу: римляне полагали, что Антиох не останется спокойным, находясь под обаянием величия своей власти и расцвета удач; Антиох же полагал, что только одни римляне будут особенно препятствовать расширению его могущества и помешают ему при его попытке переправиться в Европу. Но вообще у них не было явных причин для враждебных отношений. В то время в Рим прибыли послы от Птолемея Филопатора; он жаловался, что Антиох отнял у него Сирию и Киликию. Римляне охотно ухватились за этот предлог, случившийся для них очень кстати, и отправили послов к Антиоху, которые на словах имели намерение примирить Птолемея с Антиохом, на деле же внимательно разглядеть планы Антиоха и помешать ему, сколь они смогут...

12. Тем временем Антиох вернулся из Писидии в Эфес и, дав аудиенцию римским послам, заявил, что предоставит автономию родосцам, византийцам и жителям Кизика, а также и другим эллинам в Азии, если у него будет союзный договор с римлянами, но Эолии и Ионии этой автономии он не даст, так как издревле они привыкли быть подданными даже варварских царей в Азии. Римские послы не пришли с ним ни к какому соглашению (ведь они прибыли не по делу о соглашении, но для зондирования его настроения), и с этим они вернулись в Рим. К Антиоху же прибыли послы этолийцев, во главе которых стоял Тоас; они объявили Антиоха полномочным военачальником этолийцев и приглашали переплыть в Грецию, как на готовое дело. Они не позволяли ему ждать войска, возвращавшегося из Центральной Азии, но, превознося силы этолийцев, заявляя, что и лакедемоняне, а кроме лакедемонян также Филипп Македонский, полный гнева на римлян, будут их союзниками, они торопили его с переходом. Антиох очень легкомысленно воспылал решимостью, и даже полученное им известие о смерти сына в Сирии не приостановило его стремительности. Только с десятью тысячами, которые он тогда имел при себе, он переправился в Эвбею. Самолично он занял остров, сдавшийся ему под влиянием страха; а его полководец Микитион, напав на римлян около Делия (это было место, посвященное Аполлону), часть из них убил, а других взял в плен...

15. Когда римляне узнали о вторжении Антиоха в Грецию, об избиении и пленении римлян при Делии, они решили начать войну. Таким образом, война между Антиохом и римлянами, давно уже намечавшаяся и той, и другой стороной, тогда впервые проявилась как факт...

17. Римляне со всей поспешностью с бывшими у них готовыми двумя тысячами всадников, с двадцатью тысячами пехоты и несколькими слонами, под начальством Ацилия Мания Глабриона, переправились из Брундизия в Аполлонию, оттуда они двинулись в Фессалию и освободили города от осады, а где были гарнизоны атаманов, эти гарнизоны они изгнали. Они захватили в плен Филиппа из Мегалополиса, все еще надеявшегося получить власть над Македонией. Они взяли в плен также до трех тысяч из воинов Антиоха. Пока Маний совершал эти операции, Филипп, вторгшись в область атаманов, всю ее подчинил себе; Аминандр бежал в Амбракию. Когда все это стало известно Антиоху, он, пораженный быстротой событий, испугался, как бывает при неожиданной и быстрой перемене, и понял он тогда всю правильность советов Ганнибала. Он стал одного за другим отправлять вестников в Азию к Поликсениду, торопя его с переправой войск, а сам отовсюду стал собирать все те силы, которые у него были. Когда у него собралось собственных войск десять тысяч пехоты и пятьсот всадников и, сверх этого, некоторое количество союзников, он занял Фермопилы, чтобы противопоставить наступлению врагов труднопроходимую местность и дождаться войска из Азии. Фермопилы представляют собой узкий и длинный проход; их окружает с одной стороны море, с острыми подводными камнями при полном отсутствии гаваней, с другой — непроходимое и бездонное болото. Здесь поднимаются две отвесные горные вершины, и одну из них называют Тейхиунтом, а другую — Каллидромом. Это место имеет горячие источники и от этого оно и получило свое название Фермопил — “Ворота горячих источников”.

18. И вот там Антиох возвел двойную стену, а на стену поставил машины. На вершины гор он послал этолийцев, чтобы никто незаметно не мог обойти его по так называемой “непроходимой тропе” (Атрапон); это тот путь, по которому Ксеркс напал на Леонида с его спартанцами, так как тогда горы оставались неохраняемыми. Этолийцы поставили на каждую из этих вершин по тысяче человек, с остальным войском они по собственному усмотрению стали лагерем около города Гераклеи. Когда Маний увидал приготовления врагов, он дал приказ начать битву утром. Двум военным трибунам, Марку Катону и Люцию Валерию, он велел ночью, взяв сколько каждый хочет отборных воинов, обойти горы и постараться согнать с вершин этолийцев. Люций был отбит от Тейхиунта, так как тут этолийцы держались хорошо; Катон же, обойдя Каллидром, застал врагов еще спавшими, напав на них в конце ночной стражи. У него завязался здесь сильный бой, но он пробился на вершину, хотя враги сильно защищали крутизны. Тем временем и Маний, разделив войско на растянутые отряды, повел его против Антиоха, выстроившего свое войско длинным фронтом; только так он мог пройти по теснинам. По приказу царя легковооруженные и пелтасты должны были сражаться перед фалангой, а фалангу он поставил перед лагерем, на ее правом крыле, у подножья горы — стрелков и пращников, на левой — слонов, а густые ряды воинов, которые всегда ставятся вместе с ними, — вдоль морской линии.

19. Когда сражение перешло в рукопашный бой, то вначале легковооруженные, со всех сторон налетая на врагов, причиняли много неприятности Манию. Когда же с большим трудом принимая их налеты, отступая и затем опять наступая, он обратил их в бегство, то фаланга, построенная по македонскому образцу, расступилась, приняла их к себе и, сойдясь, прикрыла их и, сохраняя строй, выставила густые ряды копий. Со времени Александра и Филиппа македоняне особенно этим пугали своих врагов, не осмеливавшихся приблизиться к выдвинутым против них многочисленным длинным копьям. Но внезапно увидали этолийцев, бегущих с криком от Каллидрома и несущихся к лагерю Антиоха. Вначале и та, и другая сторона была в неведении, что случилось, и, как бывает при неведении, произошло замешательство. Когда же появился Катон, преследующий их с большим криком, и оказался уже над лагерем Антиоха, то войско царя испугалось: и много раньше слыхали они страшные рассказы о том, как ведут бои римляне, и о себе они знали, что вследствие безделия и роскошной жизни в продолжение всей зимы они испортились и стали неспособны к энергичным действиям. Не видя ясно, сколько было с Катоном, но в страхе считая, что их больше, чем на самом деле, и боясь за свой лагерь, они в беспорядке бежали туда с тем, чтобы оттуда отражать врагов. Римляне, преследуя их по пятам, вместе с ними ворвались в лагерь, и тут началось второе беспорядочное бегство антиоховцев. Маний преследовал их до Скарфеи, убивая и забирая в плен, а затем, вернувшись от Скарфеи, разграбил царский лагерь, а этолийцев, которые во время отсутствия римлян набежали в их укрепления, он прогнал одним своим появлением.

20. Во время сражения и преследования у римлян погибло около двухсот человек, а у Антиоха, считая и взятых в плен, около десяти тысяч...

Вопросы по тексту источника:

1. Каковы, в изложении Аппиана, были причины и повод начала войны римлян с Антиохом III?

2. Какую роль, согласно Аппиану, сыграли этолийцы в сражении у Фермопил?

Завоевание Греции

Веллей Патеркул. Римская история. Книга I. Пер. А.И. Немировского.

XIII. В том же году, когда погиб Карфаген, Л. Муммий разрушил до основания Коринф — через девятьсот пятьдесят два года после того, как он был основан Алетом, сыном Гиппота. (2) Оба полководца были почтены именами побежденных народов: один был назван Африканским, другой — Ахейским. Муммий был первым из новых людей, кто добавил к своему имени когномен, добытый воинской доблестью. (3) Различны были нравы полководцев, различны были их устремления. Ведь Сципион был настолько утонченным ревнителем и почитателем свободных искусств и всех наук, что держал при себе дома и на войне Полибия и Панетия, писателей исключительного дарования. И никто изысканнее Сципиона не перемежал занятия отдыхом, постоянно служа искусству войны или мира. Поглощенный всегда либо войной, либо ученьем, он укреплял тело опасностями, дух — наукой. (4) Муммий, напротив, был настолько неотесан, что при взятии Коринфа, намечая для отправки в Италию множество картин и статуй, созданных величайшими мастерами, наставлял сопровождающих: «Если с ними что случится, то вы должны будете изготовить новые»...

Луций Анней Флор. Эпитомы. Книга I. Пер. М.Ф. Дашковой и А.И. Немировского.

Ахейская война

II. 16. Тот век был, можно сказать, отмечен разрушением городов. За падением Карфагена последовала гибель столицы Ахайи, красы Греции Коринфа, расположенного, словно напоказ, между двух морей, Ионийского и Эгейского. Коринф был уничтожен — недостойное деяние! — до того, как причислен к нашим несомненным врагам. (2) Виновник войны Критолай, получив свободу от римлян, использовал ее против них самих и оскорбил римских послов, (3) возможно, что и насилием, но достоверно, что словами. Метеллу, в то время наводившему порядок в Македонии, было поручено отмщение. И вот — Ахейская война. Консул Метелл сразу же рассеял отряд Критолая по бескрайним полям Элиды и по всему Алфею. (4) Война была закончена в результате одного сражения. Коринфу угрожала осада, но — роковые обстоятельства! — сражался Метелл, а победу перехватил Муммий. (5) Он рассеял по всему Истмийскому перешейку войско второго полководца Диэя и окрасил кровью обе гавани. Тогда-то покинутый жителями город был сначала разграблен, а затем разрушен по знаку трубы. (6) Сколько статуй, сколько одеяний, сколько картин было похищено, сожжено и выброшено! Какие богатства взяли с собой римляне! А сколько сожгли, можно судить по следующему: то, что теперь славится по всему миру как коринфская бронза, это, насколько нам известно, все, что осталось после пожара. (7) Цену бронзы подняло само насилие над богатейшим городом, ибо в результате пожара от смешения многочисленных статуй и изображений сплавились потоки меди, золота и серебра.

Аврелий Виктор. О знаменитых людях. Пер. В.С. Соколова.

LX. Люций Муммий Ахейский.

Люций Муммий, прозванный Ахейским, был послан против коринфян, но присвоил себе победу, одержанную чужими усилиями. (2) Действительно, когда Метелл Македонский разбил врагов у Гераклеи и лишил их вождя Критолая, Муммий поспешил в лагерь Метелла с ликторами и немногими всадниками и одержал победу над коринфянами под Левкопетрой; вождь их Диэй бежал к себе в дом, поджег его, убил свою жену и бросил ее в огонь, а сам отравился. (3) Муммий награбил в Коринфе [много] картин и статуй; хотя он ими заполнил всю Италию, в свой дом он ни одной не принес.

Вопросы по тексту источников:

1. В чем Веллей, Флор и Аврелий Виктор укоряют полководца Луция Муммия?
2. Какие положительные черты Муммия отметили древние авторы?