Великие александрийцы

Вторгаясь через Египет и Малую Азию в самое сердце азиатского континента, армии Александра Великого несли на своих копьях нечто большее, чем всесокрушающую силу своего полководца. Не уступали военному могуществу и, безусловно, превосходили его своей долговечностью идеи, которые несли с собой греческие воины. Подобно волнам прилива, они вместе с наступающими войсками неумолимо проникали в глубь континента, сметая на своем пути барьеры интеллектуальной отчужденности и культурной обособленности. Жители Средиземноморского бассейна, долины Инда и даже суровых нагорий Центральной Азии, неожиданно почувствовав себя членами единой человеческой семьи, раскрыли сокровищницы накопленных знаний и опыта.

В то время как греческая культура оказывала неизбежное влияние на народы, подпавшие под власть Эллады, греки в свою очередь знакомились с новыми для них философскими системами и укладами жизни. Но взаимное обогащение идеями в ходе этого обмена принесло свои плоды уже после того, как ветры истории развеяли прах империи Александра Македонского.

Завоевания Александра вызывали столкновения культур, подобно тому как это произошло примерно пятнадцать столетий – спустя, во время крестовых походов, когда мощный поток идей вырвал Европу из тьмы Средневековья к сияющему Возрождению.

В самой Греции, словно пришпоренной Александром и его македонцами, произошли глубокие перемены, как будто мощный взрыв высвободил огромные запасы энергии. Безучастная созерцательность уступила место активным творческим поискам. Абстрактные философские учения в значительной степени утратили влияние на науку. Искусство, литература и политические науки в Греции находились в известном застое, зато в естественных науках – математике, астрономии, механике и анатомии – развернулась бурная деятельность. Особенно это стало заметно после смерти Александра в 323 году до н. э., когда его империя распалась.

Самые большие части империи Александра Македонского поделили между собой его военачальники. Персия попала в руки Селевка, который основал династию Селевкидов. Египет отошел к Птолемею, человеку необыкновенно умному, одаренному, искушенному в различного рода политических интригах.

В столице Египта Александрии Птолемей I основал Музей – заведение, посвященное музам. Музей, получавший поддержку государства, был предназначен для обучения, исследовательской работы, писательского труда и преподавания. К работе привлекались самые блестящие представители той эпохи. Ученые разных стран считали своим долгом сообщать в Музей о своих теориях и проводимых экспериментах.

Одновременно с Музеем была основана огромная библиотека. В ней были собраны рукописи со всего света, которые затем переводились на греческий язык и предоставлялись в распоряжение ученых. Так, Александрия превратилась в хранилище человеческой мудрости, изложенной на бумаге, и на какой‑то период – в источник славнейших достижений человеческого разума.

Александрийские ученые, свободные от метафизических пут, все свои гипотезы проверяли на практике. Именно благодаря этому наука в Александрии продвигалась вперед семимильными шагами и достигла уровня, который на протяжении почти двух тысячелетий оставался непревзойденным! Среди великих александрийских преподавателей и их учеников были: Евклид – основоположник геометрии, Эратосфен, который измерил диаметр Земли и ошибся при этом лишь на 50 миль, Гиппарх, составивший карту звездного неба и каталог звезд, Геро – создатель первой паровой машины и Архимед, заложивший основы механики и считавший, что имея точку опоры и достаточно длинный рычаг, можно перевернуть земной шар.

Первым александрийским исследователем Реки жизни был Герофил, который, по преданию, приходился внуком Аристотелю. Герофил родился около 330 года до н. э. в Халцедоне, бифнийском городке в Малой Азии, а медицину изучал на острове Кос, в цитадели Гиппократа.

Учителем Герофила был известный анатом Праксагор, который однажды при вскрытии трупа обнаружил различие между венами и артериями. Герофил учился блестяще. Заинтересованный рассказами о свободе мысли и экспериментов, которую Птолемей даровал ученым, он приехал в Александрию, где вскоре завоевал репутацию одного из величайших анатомов своего времени.

Герофил получил разрешение вскрывать человеческие трупы – привилегия, которой до него пользовались лишь немногие исследователи. У большинства народов мира, включая греков, эта операция была и продолжала оставаться под запретом. Даже великий Аристотель вынужден был делать свои выводы об анатомии человека только на основе изучения трупов животных. По мнению Герофила, человеческий организм – создание совершенно уникальное и, хотя в некоторых отношениях он может походить на организм животных, но обладает множеством черт, присущих только ему одному. Поэтому, чтобы познать человеческий организм, надо изучить его.

Птолемей согласился с этими доводами и приказал передавать Герофилу для исследований трупы казненных преступников. В Египте по‑прежнему было распространено бальзамирование, и вскрытие трупов являлось неотъемлемой частью этой процедуры. Однако к вскрытию повсюду относились резко отрицательно. Из уст в уста передавались скандальные истории с целью ославить Герофила, Птолемея и всех, кто в той или иной мере был причастен к вскрытиям. Если верить одной из сплетен, имевшей хождение свыше шестисот лет спустя, во II веке н. э., Герофил якобы вскрыл около шестисот живых преступников, а Птолемей с садистским удовольствием наблюдал за его экспериментами. За знаменитым анатомом древности укрепилось даже прозвище «Герофил‑мясник».

Несмотря на более поздние искажения, работы Герофила представляют собой важнейшую веху в длительном процессе познания физической природы человека. Одним из выдающихся достижений ученого было, например, открытие истинной природы нервов. До Герофила греки считали нервы разновидностью кровеносных сосудов. И только Герофил сумел доказать, что нервы являются частью системы, которая передает чувства и контролирует движения и в которую входят головной и спинной мозг. Он считал головной мозг центром нервной системы, органом мышления и представил анатомические доказательства несостоятельности метафизических выводов Платона и Аристотеля, утверждавших, будто бы источник умственной деятельности находится в сердце.

Попытки Герофила выяснить природу крови и кровообращения, как правило, были тщетны, однако ему все же удалось сделать важный вклад в изучение Реки жизни: Герофил открыл пульс, существование которого, правда, признавали уже древние китайцы и египтяне, а также подтвердил его значение для диагностики заболеваний.

Определив, что пульс связан с кровеносными сосудами, Герофил попытался анализировать колебания стенок сосудов при сокращении и расширении. С помощью водяных часов он установил частоту пульса при различных условиях. Полученные сведения в сочетании с данными о таких свойствах пульса, как наполнение и ритмичность, помогали Герофилу ставить правильный диагноз.

Герофила буквально зачаровывала изменяющаяся частота пульса, и ему удалось классифицировать различные виды пульса, дать каждому особое название. Одно из них – «скачущий» пульс – до сих пор в ходу у медиков.

К глубокому сожалению, после стольких важных открытий Герофил свернул с прямой дороги на извилистую тропку, которая завела его в тупик. Поскольку ритм связан с музыкой, Герофил решил, что при исследовании пульса могут быть применены теории музыкального строя и гармонии для суждения о факторах, воздействующих на состояние организма. Результатом подобного мистического подхода было столь запутанное учение о пульсе, что в нем могли разобраться лишь врачи, бывшие искусными музыкантами.

Несмотря на все мастерство и живость воображения, несмотря на предоставленную Птолемеем свободу действий, Герофилу так и не удалось избавиться от влияния школы Гиппократа, в лучших традициях которой он был воспитан. Он не только поддерживал гуморальную теорию, но даже верил, что в одном из уголков сердца заключена душа.

И только поколением позже, на долю Эразистрата, выпало отвергнуть некритическое восприятие традиций и в значительной мере претворить в жизнь те возможности, которые открывались перед учеными александрийской эпохи. Человек во многих отношениях необычный, Эразистрат разработал совершенно новый подход к медицине. Если бы его теории восторжествовали, человечеству, возможно, на тысячу лет быстрее удалось бы добиться успехов в борьбе против болезней.

Эразистрат родился на острове Хиос примерно в 310 году до н. э. Рос он в Антиохии, столице империи Селевкидов, которая возникла на обломках огромного, но непрочного государства Александра Македонского. Эразистрат занимался в различных школах и у различных преподавателей, изучал теории Аристотеля, Гиппократа и других философов и врачей. Свое образование он завершил в Книдской школе, которая решающим образом повлияла на формирование его мировоззрения.

В Александрию Эразистрат приехал уже всесторонне подготовленным и опытным ученым. С головой окунувшись в изучение соперничавших друг с другом теорий врачевания (и зная, сколь ревностно отстаивают эти теории их приверженцы), он понял, что традиция не всегда ведет к истине. Поэтому он отверг все теории, будь то традиционные или нет, с которыми он не мог согласиться и которые не мог подтвердить. Среди них оказалась и гуморальная теория Гиппократа. Насколько это было возможно в условиях той эпохи, каждую теорию Эразистрат старался проверить тщательными наблюдениями и экспериментом.

Из‑за суеверий, войн и невежества большинство работ Эразистрата и других великих александрийцев погибло. До нас дошла лишь ничтожная их часть, и то главным образом в изложении других авторов. Однако даже те фрагменты, которыми мы располагаем, позволяют судить о значении вклада, сделанного Эразистратом.

Эразистрату была предоставлена полная свобода экспериментирования, включая и вскрытие трупов. Это дало свои плоды: ему принадлежит самое полное и наиболее точное описание кровообращения из всех, которые были сделаны на Западе до того времени. Эразистрат считал сердце насосом, он сравнивал его с кузнечными мехами. В своих трудах он оставил описание сердца; ему удалось обнаружить в сердце клапаны, благодаря которым кровь течет только в одном направлении.

По убеждению Эразистрата, печень является кроветворным органом. Это вполне соответствует истине, так как печень действительно участвует в образовании крови у зародышей человека и большинства животных. Однако незадолго до рождения печень утрачивает эту свою кроветворную функцию, и она переходит к костному мозгу и лимфатическим узлам.

Эразистрат безошибочно проследил путь крови от печени к правой половине сердца, в которую она поступает по большой вене, известной под названием «нижняя полая вена». С такой же удивительной точностью он определил путь крови из правой половины сердца по легочным артериям в легкие.

И тут он совершил досадную ошибку, которая проистекала скорее из‑за неправильного толкования, а не из погрешности в наблюдениях. Речь идет об исторически сложившемся заблуждении: подобно многим исследователям крови до него, Эразистрат считал, что по артериям кровь не течет. Тщательно изучая путь крови на трупах, он установил, что в артериях умерших людей кровь отсутствует, и сделал как бы сам собой напрашивавшийся, но неверный вывод, что по ним проходит не кровь, а «пневма». И хотя Эразистрат с поразительной точностью описал сосуды, идущие от легких к левой половине сердца и далее к различным частям организма, он так и не сумел понять, что по ним также течет кровь.

Итак, составив общую схему кровообращения, которая была близка к совершенству, Эразистрат выдвинул ошибочное положение о наличии в ней двух систем: кровь, образованная в печени, перекачивается через вены в правую половину сердца, а воздух, или «пневма», вдыхаемый в легкие, нагнетается через артерии в левую половину сердца.

Факт истечения крови из поврежденных артерий у живых существ навел Эразистрата на мысль о наличии мельчайших сосудов, соединяющих вены с артериями. Это поистине пророческое предвидение наличия капиллярной системы, идущей от артерий к венам, сделанное великим александрийским врачом, занимает достойное место среди выдающихся достижений человеческого разума. Уильям Гарвей, составивший схему циркуляции крови примерно два тысячелетия спустя, по‑видимому, не знал о выводах Эразистрата или не уловил их значения, иначе он сумел бы гораздо яснее представить, как артериальная кровь в конце концов попадает в вены.

Помимо уже упомянутых достоинств, Эразистрат был великим новатором в области практической медицины. Выше уже отмечалось, что он отверг господствовавшую в то время гуморальную теорию Гиппократа. По мнению Эразистрата, причиной заболеваний являлись изменения в тканях или органах. Он изучал различия между здоровыми и больными органами, отмечал патологические изменения и пытался развить теорию заболеваний с учетом этих факторов. Если бы в свое время врачи подхватили теорию Эразистрата и совершенствовали ее вместо того, чтобы исповедовать ошибочную доктрину Гиппократа, это могло бы значительно ускорить развитие медицины.

Слава об Эразистрате‑враче распространилась по странам трех континентов еще при его жизни. О нем слагались легенды. Одна из них, наиболее известная в изложении Плутарха, послужила источником вдохновения многих художников.

У Селевка Никатора, одного из полководцев Александра Македонского и основателя династии Селевкидов, был сын Антиох, которому предстояло унаследовать трон. Энергичный, сильный юноша стал жертвой несчастной любви. Предмет его нежных чувств – красавица Стратонис – была одной из мачех Антиоха. Селевк, человек уже пожилой, взял прекрасную девушку в свой гарем, по‑видимому, скорее из политических, чем из сентиментальных или династических соображений. Однако наследный принц был слишком благороден, чтобы объясниться с самой Стратонис или поведать кому‑либо о своей любви. Тщетно пытаясь подавить снедавшую его тайную страсть, Антиох оставил друзей, удалился от дел, загрустил, перестал заботиться о своей внешности, потерял аппетит и сон.

Селевк был глубоко обеспокоен странной и таинственной болезнью, которая подтачивала силы Антиоха, и вызывал одного врача за другим. Все их попытки излечить больного оканчивались безрезультатно – они даже не могли поставить диагноз. Наконец Селевк обратился за помощью к знаменитому Эразистрату.

Эразистрат прибыл ко двору Селевка и тщательно обследовал тоскующего принца. Обследование продолжалось несколько дней, но ничего не дало, и тогда Эразистрат принялся доискиваться причин, не связанных с медициной.

Будучи знатоком человеческой натуры, он постепенно сузил круг возможных причин и, чувствуя близость разгадки, предложил всем придворным дамам пройти мимо ложа больного принца. Пока дамы шествовали перед Антиохом, проницательный Эразистрат прощупывал его пульс. Едва лишь появилась Стратонис, чуть заметный ритм пульса принца резко ускорился, и причина его болезни стала понятной Эразистрату.

Рис. 4. Александриец Эразистрат прощупывает пульс принца Антиоха, влюбленного в свою мачеху Стратонис.

Селевк оказался чутким отцом. Узнав о случившемся, он тотчас развелся со своей молодой женой и устроил ее брак с Антиохом. Как и следовало ожидать, ко времени свадьбы юный принц полностью выздоровел.

Эта легенда послужила источником нового медицинского термина, характеризующего частое сокращение артерии как «пульс любовников».

На закате своей жизни Эразистрат поселился на острове Самос. Там в возрасте семидесяти лет он заболел неизлечимой болезнью и покончил с собой, приняв яд. В ту эпоху больные и старики нередко прибегали к самоубийству. Как говорят, его последними словами были: «Я умираю счастливым, потому что верно послужил отчизне».

Смерть Эразистрата знаменует собой начало упадка александрийской медицины. В Египте Птолемеев, как и во всем западном мире, с новой силой возродились суеверия, мистицизм и черная магия, положившие конец кратковременному периоду активных экспериментов, смелого исследования и свободной мысли. Приверженность к традициям и догмам вновь одержала верх.

Глава VIII

Парадоксы Галена

Образ Галена предстает перед нами в окружении парадоксов.

Он проложил путь и сам же перегородил его стеной. Не будь его, труды греческих врачей, вероятно, безвозвратно канули бы в вечность. А вместе с тем его практическая деятельность более чем на тысячу лет задержала развитие медицины и изучение крови.

Гален был самобытным мыслителем, но в то же время сам душил любую самобытную мысль. Он принадлежал к самым добросовестным экспериментаторам и исследователям своего времени. Его вывод о том, что артерии несут кровь, стоит в ряду величайших наследий античной эпохи. Но тот же Гален стремился ограничить медицину итогами собственной работы, которых, по его мнению, с избытком должно было хватить на все времена и которые делали излишним проведение дальнейших исследований и экспериментов.

Хотя Гален жил и умер в эпоху господства греко‑римских богов, он тяготел к иудейскому монотеизму. Его воззрения на медицину столь совпадали с догмами иудаизма, ислама и христианства, что позднее любые выступления против Галена считались одной из форм ереси.

Категорически отрицая значение пульса как показателя эмоционального состояния организма, он, однако, использовал его в качестве своеобразного «детектора» лжи. Если, например, римские аристократы, ссылаясь на бедность, отказывались от уплаты ему гонорара, Гален на основании частоты их пульса устанавливал, правду ли они говорят.

Рис. 5. Клавдий Гален (131–201).

Гален прославился в империи, в которой на смену индивидуализму и творческому воображению греков пришли римские практицизм, предприимчивость и организованность. Подобно другим столь же динамичным и практичным народам, которым предстояло прийти им на смену, римляне с недоверием относились к интеллектуализму, а идеализм считали направлением упадническим и вообще недостойным мужчины. Их гораздо больше интересовала техника, нежели теоретические рассуждения, непосредственные результаты, а не исследовательские поиски. Римские врачи были довольно сносными практиками, которые совмещали знахарство с прагматизмом. Научная медицина была им фактически неведома, а знания о крови были крайне ограниченными.

Разумеется, на такой каменистой почве науке, медицине и образу мышления древних греков трудно было привиться и расцвести новым пышным цветом. К доктринам и практическим методам греков римляне относились с настороженностью и презрением. Типичным выразителем этой враждебности был Катон Старший – великий «квасной» патриот Рима, – который считал греческую медицину звеном тщательно продуманного заговора с целью уничтожения всех римлян и низвержения империи. «Я запрещаю тебе, – говорил Катон своему сыну, – иметь какие бы то ни было дела с греческими врачами».

И все‑таки, несмотря на оппозицию и враждебность, греческая медицина постепенно проникала в Рим и благодаря определенной эффективности лечения завоевывала известный авторитет. Но в Риме ей не удалось достигнуть того уровня, на котором она находилась в Александрии. Лишенная экспериментальной направленности и связей с жизнью, греческая медицина слилась с народной медициной римлян и потонула в хаотическом нагромождении доктрин, подчас совпадавших с откровенным колдовством. Время от времени некоторые врачи, как, например, Цельс, вносили положительный вклад в искусство врачевания, но в основном господствовала атмосфера непримиримых догм и культов.

Клавдий Галенус, широко известный под именем Галена, родился примерно в 131 году н. э. в Пергаме, столице римской колонии в Малой Азии, которая прославилась медицинской школой, древней библиотекой и храмом, посвященным Асклепию.

Отец Галена, строитель по имени Никон, был человеком высокой культуры и мягкого нрава; его семейная жизнь была невыносимой из‑за неуравновешенного характера супруги. Возможно, именно это и побудило Никона назвать своего сына Галенусом – видоизмененной формой греческого слова «галенос», что значит «спокойствие». Сам Гален писал о своей матери как о женщине «с таким дурным характером, что она иногда даже кусала служанок».

По отзывам, Галец был блестящим юношей с острым и пытливым умом. Начальное образование он получил у отца и к пятнадцати годам значительно преуспел в естественных науках, логике и философии. Никон хотел, чтобы его сын стал философом, но, как гласит легенда, однажды во сне к нему явился Асклепий и пожелал, чтобы Гален стал врачом. В те времена снам придавали большое значение, и Никон уговорил сына целиком посвятить себя изучению медицины и анатомии.

Гален посещал медицинскую школу в родном Пергаме и занимался у преподавателей, которые были убежденными последователями Гиппократа. Когда Галену исполнилось двадцать лет, его отец умер, и юноша, которого ничто не удерживало дома, отправился путешествовать с целью дальнейшего усовершенствования.

Сначала он поехал в Смирну, где занимался под руководством известного анатома Пелопса. Затем Гален прибыл в Грецию и стал учиться в Коринфе. Наконец он достиг цели своего путешествия – Александрии, где еще был университет и где продолжали преподавать анатомию – предмет, более всего интересовавший Галена.

Но Александрия тех времен уже мало чем напоминала Александрию при Птолемее I. Пять столетий миновало с тех пор, как здесь работали Герофил и Эразистрат. Активные исследования и творческие поиски, которые были характерны для Александрии ушедших веков, если и не исчезли окончательно, то пришли в жалкое состояние. Вскрытие трупов вновь было запрещено. Александрийские студенты пытались разгадать тайны человеческого организма на трупах свиней, обезьян и других животных.

Вскрывая животных, Гален предположил – и это было вполне закономерно, – что их внутренние органы сходны с человеческими. Однако некоторые его заключения расходились с выводами Герофила и Эразистрата, которые экспериментировали на трупах людей, и Гален, обладавший чрезвычайным самомнением, решил, что его знаменитые предшественники были крайне невежественны. Вполне возможно, что именно в Александрии Гален вознамерился не оставить камня на камне от работ Эразистрата, которого он презирал за выступления против Гиппократа.

В возрасте 28 лет Гален вернулся в родной Пергам. И тогда уже он, вероятно, считался одним из наиболее образованных врачей своей эпохи. Помимо высоких интеллектуальных качеств, Гален, бесспорно, обладал и другим, не менее важным даром – способностью добиваться расположения тех, кто имел возможность принести ему пользу или продвинуть его карьеру.

Римляне выстроили в Пергаме арену, где каждое лето проходили состязания гладиаторов. Случилось так, что проведением этих состязаний занимался верховный жрец местного храма Асклепия. Гален произвел на него благоприятное впечатление, и тот назначил его врачом гладиаторов. Этот необычайно важный и влиятельный пост открыл перед Галеном неожиданную возможность лечить переломанные конечности и израненные тела людей.

Успехи Галена на этом поприще без преувеличения можно назвать выдающимися. В первый же сезон многие гладиаторы получили ранения, но все без исключения быстро поправились. Это казалось чудом. Одно из нововведений Галена заключалось в использовании повязок, смоченных в вине, – прототип антисептических перевязочных материалов позднейших времен.

Срок работы Галена в качестве врача гладиаторов истек в 161 году, и он, предваряемый громкой славой, направился в Рим, чтобы заняться врачебной практикой. В то время в столице Римской империи господствовали различные мистические теории врачевания. Каждую из них поддерживала определенная клика, претендовавшая на исключительный философский авторитет. Врачевание не только не было наукой, оно не было даже сколько‑нибудь серьезным ремеслом.

На этом фоне Гален воссиял, как солнце чистого разума. Превосходный врач, он быстро обеспечил себе широкую практику и обзавелся влиятельными друзьями. Его энергия была поистине неистощима. Без всякой посторонней помощи он занялся реформой римской медицины на основе, которую сам считал научной.

Не исключено, что Гален и преуспел бы в своих начинаниях, не будь он столь ревностным последователем Гиппократа. Вместо смелого продвижения в поисках новых знаний Гален возглавил борьбу за чистоту доктрин Великого Учителя с острова Кос, за их упорядочение и сведение в некую медицинскую систему, которая на века осталась бы незыблемой; ни одному врачу не пришлось бы больше ломать себе голову над тем или иным симптомом или раздумывать, какой из возможных методов лечения будет наиболее эффективным. Система Галена, по его разумению, должна была предусмотреть буквально все и подсказать правильный ответ в любой ситуации.

Подобный всеобъемлющий и авторитарный подход превосходно укладывался в рамки римской философии. Даже Катон, живи он в то время, полностью одобрил бы его. Но все это, естественно, не устраивало римских врачей, чье вопиющее невежество оказалось под серьезной угрозой, и они с редким единодушием ополчились на Галена.

Полностью игнорируя оппозицию, Гален продолжал развивать свою систему чисто научными методами. Он без конца ставил опыты, препарировал животных и птиц и читал лекции перед все возрастающей аудиторией. Поистине неистощимым был поток написанных им медицинских трудов. По мере того как росли его авторитет и влияние на римскую элиту, Гален усиливал нападки на учение Эразистрата и всех тех, чьи воззрения расходились с его собственной интерпретацией доктрин Гиппократа.

Рис. 6. Гален на лекции по анатомии в Римском храме мира.

Гален не терпел возражений и не щадил никого из инакомыслящих, в первую очередь своих современников. По свидетельству историков, по отношению к тем, кого он считал ниже себя, Гален проявлял властность, высокомерие и нетерпимость. Что же касается римской медицинской общины, то к ее членам он относился с полнейшим презрением. В одном из типичных для него бранных заявлений он обозвал римских врачей «законченными идиотами и отравителями».

Через пять лет после переезда в Рим Гален неожиданно возвратился в Пергам. По одним сведениям, он покинул Рим из‑за приближения страшной чумы, которая впоследствии была названа его именем. Как утверждают, Гален очень опасался, что многочисленные заболевания могут нанести урон его репутации. Согласно другой версии, которую, очевидно, поддерживал сам Гален, он покинул Рим во имя собственной безопасности, ибо разгневанные коллеги готовили покушение на его жизнь.

В 169 году н. э. по приказу императора Марка Аврелия, который решил использовать знания Галена в военной кампании, выдающийся медик был вызван в Рим. Однако Гален, которому отнюдь не улыбалась перспектива маршировать вместе с римскими легионами, уговорил императора назначить его врачом к наследнику престола Коммоду.

Синекура при императорском дворе оградила Галена от посягательств со стороны коллег‑врачей. К тому же у него оставалось достаточно времени для исследований, экспериментов и частной практики. Мало того, Гален умудрился даже (по‑видимому, первым в истории) организовать «медицинское обслуживание» по почте. Круг его пациентов был столь обширен, что часть из них жила даже за пределами метрополии в таких отдаленных районах, как Испания и страны Азии. В своих письмах они подробно рассказывали об истории и симптомах своих болезней. На основании этого Гален ставил диагноз и в своих ответных письмах предписывал им курс лечения.

За годы неустанной деятельности Гален написал около 400 работ, занимающих важное место в истории классической медицины. До нас дошли только 83 произведения, которые, несомненно, принадлежат перу Галена. Кроме того, имеется много работ, в том числе и обнаруженные недавно в переводах на арабский язык, которые приписываются Галену. Вероятно, открытие новых трудов Галена поможет нам полнее представить себе образ этого выдающегося медика древности.

В исследованиях кровообращения Галену принадлежит единственное, правда, величайшее открытие: он не только обнаружил, но и особо подчеркнул тот факт, что артерии несут кровь. По мнению Галена, эта функция артерий присуща им от природы, а не является следствием простой случайности. Стоило лишь объединить это заключение с выводами Эразистрата, и вся система кровообращения стала бы известной человечеству на четырнадцать столетий раньше, чем это произошло в действительности!

Однако открытие функций артерий не помешало Галену в дальнейшем развить по меньшей мере странную концепцию кровообращения. Он утверждал, например, что пища, перевариваясь в желудке, поступает в печень и там превращается в кровь. Происходит не циркуляция крови, а ее отток от печени. Кровь растекается положенным образом по периферии тела, неся к различным частям организма порции «пневмы», иными словами, души.

В представлениях Галена о душе в конечном счете слились воедино религия и медицина. Гален утверждал, что существуют три вида «пневмы». Во‑первых, «пневма физическая», которую несет кровь, вытекающая из печени, и от которой зависят рост, питание и воспроизведение потомства. Во‑вторых, «пневма жизненная», сообщающая тепло и жизнь всем частям организма и содержащаяся в крови, которая вытекает из сердца. И, наконец, «пневма духовная», контролирующая чувства и движения. Этот вид «пневмы» находится в мозгу и передается по нервам.

Такая своеобразная «медико‑мистическая» доктрина души была столь привлекательна для богословов, что в конце концов вся галеновская система медицины была возведена в догму. В результате были увековечены все нелепости, высказанные Галеном, в том числе и утверждение, будто бы кровь из правой половины сердца поступает непосредственно в левую через «невидимые поры» в перегородке между желудочками. Это заблуждение, принятое за неопровержимый факт, затмило столь близкую к истине концепцию кровообращения, выдвинутую Эразистратом.

Гален умер в Риме в 201 году в полной уверенности, что ему удалось раз и навсегда разрешить все медицинские проблемы. Он не сомневался, что, опираясь на его труды, врачам удастся преодолеть любые трудности. «Я вел практику до преклонного возраста, – писал Гален, – и, ставя диагноз или назначая лечение, сумел избежать серьезных ошибок, которые случались у многих врачей с солидной репутацией. Если кто‑нибудь пожелает прославиться… ему следует лишь без колебаний принять все то, что мне удалось установить за годы настойчивых исследований».

Во времена Римской империи и в эпоху, которая последовала за ее падением, доктрины Галена имели почти гипнотическую силу. Практичные римляне видели в них желанную систему. Врачи, которым в те тяжкие времена приходилось буквально бороться за существование, нашли в галеновских доктринах мирное пристанище, позволяющее им обрести уверенность в собственных силах.

Утверждение Галена, будто бы душа – превыше всего, а тело – лишь ее инструмент, как мы видели, послужило прочной основой иудаизма, ислама и христианства. Вплоть до эпохи Возрождения подвергать сомнению учение Галена или проверять экспериментальным путем его теории в области анатомии и медицины считалось ересью.

Итак, по прошествии трех с лишним тысяч лет – от Афотиса до Галена – выяснилось, что человек знает о Реке жизни меньше, чем он, по‑видимому, знал в самом начале.

Глава IX