Благотворительность на Руси в конце XVI и в XVII веке.

В среде духовенства в кон­це XVI-начале XVII вв. прославились митрополит Мака­рий и св.Гурий, архиепископ Казанский. При Сергиевом и Белозерском-Корнилиевом монастырях были устроены больницы и богадельни для нищих и престарелых. На поприще благотворительности отличались цари Федор Иоаннович (1584-1598) («целитель страждущим, око слепым, ноги хромым», по выражению летописца) и Борис Годунов (1598-1605). Последний при вступлении на престол даже пообещал, что при нем не станет «ни си­рого, ни бедного», никто не будет терпеть нужды. Царь за­явил при этом, что «рубаху свою последнюю отдаст, если нужда народная будет». И очень скоро такое время наста­ло: начало XVII в. стало новым испытанием для России. 1601-1603 гг. вошли в русскую историю как годы страш­ных неурожаев, голода и мора.

Так, по свидетельству В. О. Ключевского, в 1601 г., едва кончился весенний сев, полили страшные дожди; полевые работы прекратились, хлеб не вызрел и до авгус­та нельзя было начать жатву. На Успеньев день неожидан­но ударил крепкий мороз, и побил недозревший хлеб, ко­торый почти весь остался в поле. Люди кормились остат­ками старого хлеба, а на будущий год посеялись зяблым зерном нового урожая — ничего не взошло и наступил трехлетний голод. Голодный люд повалил в Москву, наде­ясь найти в столице пропитание. Считается, что в этот пе­риод в Москву пришло до полумиллиона голодных крес­тьян, требовавших хлеба. Сильно выросла смертность: только за два года и четыре месяца в трех казенных ску­дельницах (моргах), куда царь велел собирать бесприют­ные трупы, их насчитали почти 127 тысяч.

В этих условиях впервые архаическая благотворитель­ность приобрела некоторые организованные формы. Для борьбы с голодом по повелению Бориса Годунова прово­дились следующие мероприятия:

1. Было ведено сыскивать скупщиков, спекулировав­ших хлебом, и бить их кнутом «нещадно», переписывая принадлежавшие им запасы для продажи в розницу по низким ценам.

2. Запрещалась, свободная торговля хлебом, монасты­ри и помещики обязывались продавать хлеб казне по по­ловинной цене с, последующей раздачей хлеба бедным.

3. Было запрещено винокурение и пивоварение.

4. Организовывались общественные работы в Моск­ве, в результате которых появились деревянные мостовые, каменные здание, колокольня Ивана Великого в Кремле.

5. Создавались с целью предотвращения возможных эпидемий и людоедства государственные морги (скудель­ницы), куда свозили умерших на улицах.

В этих условиях развивается и церковно-монастырс­кая благотворительность (в частности, Троице-Сергиевой лавры при келаре Аврааме Палицыне). Особенно тяжелая ситуация сложилась, когда Москву во время правления «боярского» царя Василия Шуйского (1606-1610) осаждал второй самозванец. В столице наступил голод, вызванный, однако, уже не неурожаем, а искусственно — через свое­образную «хлебную» стачку торговцев. Цены на хлеб взле­тели до фантастической по тем временам цены 9 рублей за четверть ржи (четверть — 209,9 литра). Хлеботоргов­цы начали скупать запасы, ничего не пуская на рынок и дожидаясь еще большего роста цен.

Василий Шуйский приказал продавать хлеб по указ­ной цене, назначив строгие меры наказания за непослуша­ние. В ответ торговцы прекратили подвоз хлеба из провин­ции. Более того, по Москве поползли слухи, что все беды обрушились на Русь только потому, что нынешний царь несчастлив. Тогда в московский Успенский собор власти созвали огромное народное собрание. Там выступили и сам царь, и патриарх Гермоген, взывая к любви и милосердию и умоляя торговцев не повышать цен на хлеб.

И вот здесь веками воспитывавшаяся привычка к ми­лосердию дала сбой. Борьба обеих высших властей (государственной и церковной) против народной психологии оказывалась безуспешной. В этих условиях царь и патриарх попросили келаря Троице-Сергиева монастыря Авра­ама Палицына выслать несколько сот четвертей ржи на московский рынок по 2 рубля за четверть, что и было сде­лано. Цель была достигнута — торговцы испугались; про­шел слух, что на рынок двинулись все хлебные запасы монастыря, считавшиеся неисчерпаемыми; стачка хлебо­торговцев прекратилась, а цена надолго упала до 2 рублей за четверть. Через несколько месяцев Авраам Палицын еще раз с успехом повторил эту акцию.

Первая половина XVII в. отмечена широким развити­ем местной благотворительности, сосредоточенной в цер­ковных приходах. Большую роль здесь играло то обстоя­тельство, что по древней традиции право избрания мест­ных церковнослужителей принадлежало собранию прихожан, что, кстати, было подтверждено решениями Стоглавого Собора. При этом составлялась так называемая «порядная запись» (своего рода список обязанностей), куда, среди прочего, входили такие обязанности, как «безпенная» езда священника к «болящим и роженицам».

Большая роль на местах принадлежала также церков­ному старосте. В его ведении находилась церковная каз­на; он давал деньги взаймы, собирал долги, помогал неиму­щим хлебом и деньгами. Во всех своих действиях старо­ста должен был отчитываться перед миром «по всей правде перед Спасовым образом».

Церковные приходы на местах стали тем самым и органами благотворительности. Так, судя по «писцовым» книгам XVI-XVII вв., чуть ли не при всех церквах были устроены избы-богадельни, а в городах, кроме этого, на средства церкви устраивались «скудельницы» (для убитых или умерших без отпевания) и «Божьи дома», дававшие приют бедным и странникам. Например, в 80-х гг. XVI в. в окраинном Тульском уезде числились 43 кельи с нищи­ми при населении 2155 крестьян мужского пола; тогда же в вотчинах Троице-Сергиевой лавры на 5900 дворов при­ходилась 181 келья, то есть по одной на 33 двора. В писар­ских книгах нередки такие записи: «На протопоповом дво­ре богадельная изба, а в этой избе живут нищие... На по­госте келья, а в ней живет нищий, а питаетца от церкви Божией».

Широкое распространение получает и такая форма помощи, как выдача ссуд из церковной казны деньгами, хлебом, семенами, сеном и пр. «скудным крестьянам» и целым обществам (с закладом имущества или без закла­да). Ссуды нередко давались совсем без роста и без запи­санной «кабалы», только под моральное обязательство вернуть долг, если это позволят обстоятельства и хозяйство будет восстановлено, что придавало подобным ссудам «благотворительный» характер.

Проявила себя и местная частная благотворитель­ность. Так, наиболее известна нижегородская вдова-поме­щица Ульяна Устиновна Осорьина. В. О. Ключевский так пишет о ней: «Нищелюбие не позволило ей быть запасли­вой хозяйкой. Домовое продовольствие она рассчитывала только на год, раздавая остальное нуждающимся. Бедный был для нее какой-то бездонной сберегательной книжкой, куда она с денасыщаемым скопидомством все прятала да прятала свои сбережения и излишки. Порой у нее б дому не оставалось ни копейки от милостыни и она занимала у сыновей деньги, на которые шила зимнюю одежду для нищих, а сама, имея уже под 60 лет, ходила всю зиму без шубы.

[С началом голодного трехлетия 1601-1603 гг.] она не упала духом, а бодро принялась за дело, распродала оста­ток скота, платье, посуду, все ценное в доме и на выручен­ные деньги покупала хлеб, который и раздавала голодаю­щим, ни одного просящего не отпускала с пустыми рука­ми и особенно заботилась о прокормлении своей челяди. [Затем, израсходовав все деньги,] разослала своих слуг по лесам и полям собирать древесную кору и лебеду и при­нялась печь хлеб из этих суррогатов, которыми кормилась с детьми и холопами, даже ухитрялась делиться с нищими».

С окончанием Смутного времени и с воцарением ди­настии Романовых появляются и новые признаки сосредо­точения дела призрения в руках государства. Поначалу благотворительным делом заведовал Патриарший приказ, затем Монастырский, а в 1670 г. — появился и Приказ стро­ения богаделен. Однако названные меры не означали по­явления какой-то стройной системы государственной бла­готворительности, а были вызваны усилением внимания к делам попечения об убогих со стороны самого Царя Алек­сея Михайловича (1645-1676) и ближайших к нему лиц. В царствование Алексея Михайловича невиданных доселе размеров достигла именно частная благотворительность. Наиболее известны в этой связи: патриарх Никон, боярин А. С. Матвеев, князь Я. К. Черкасский, боярин Ф. М. Ртищев, граф А. Л. Ордин-Нащокин и др.

Так, Никон получил специальное поручение прини­мать просьбы от обиженных и угнетенных бедностью и докладывать о них царю. Будучи новгородским архиепис­копом, Никон устроил там четыре дома призрения, посе­щал темницы и раздавал огромные, по тому времени, сум­мы бедным. Боярин А. С. Матвеев переписывал божествен­ные книги и вырученные от них деньги раздавал нищим. Князь Я. К. Черкасский построил на свои деньги больни­цу с церковью.

Примечательна и судьба руководителя Посольского приказа графа Афанасия Лавровича Ордина-Нащокина. Образованнейший человек своего времени, впервые выд­винувший идею обзаведения России собственным воен­ным флотом, знавший множество иностранных языков, он в конце жизни неожиданно постригся в монахи, на свои средства открыл больницу, где сам ухаживал за больными.

Однако наибольшую известность как человек, избрав­ший поприще благотворительности делом своей жизни, приобрел постельничий, а затем дворецкий царя Федор Михайлович Ртищев. По свидетельству современников, сопровождая царя в польском походе (1654), Ф. М. Ртищев по дороге подбирал нищих, больных и увечных, а в попут­ных городах и селах устраивал для этих людей временные госпитали, где содержал и лечил их на свой счет и на день­ги, данные ему на это дело царицей.

На средства Ртищева в Москве был открыт Амбула­торный приют, где призревались как временные «людиш­ки» по болезни и немощи (до излечения или вытрезвления), так и больные люди преклонных лет, для которых приют становился последним пристанищем. По почину Ртищева, на правом берегу Москвы-реки, у Воробьевых гор, был основан особый «учительный» монастырь, названный Андреевским, где выписанные из Малороссии монахи обучали желающих разным наукам, переводили на русский язык иностранную литературу, занимались исправлением богослужебных книг. Ф. М. Ртищев тратил большие день­ги на выкуп русских пленных у татар, помогал иноземным пленникам, жившим в России, и узникам, сидевшим в тюрьме за долги. Наконец, по его инициативе в 1650-е гг.был создан особый Полоняничный приказ, который за­нимался вызволением военнопленных. Стал Ртищев и чле­ном созданного при царе «Кружка ревнителей благочестия».

В. О. Ключевский отмечал, что человеколюбие Ф. М. Ртищева «вытекало не из одного только сострада­ния к беспомощным людям, но и из чувства общественной справедливости. Ртищев, по-видимому, понимал не толь­ко чужие нужды, но и нескладицы общественного строя и едва ли не первый выразил свое отношение к крепостно­му праву. Биограф описывает его заботливость о своих дворовых людях и особенно о крестьянах: он старался соразмерить работы и оброки крестьяне их средствами, поддерживал их хозяйства ссудами. Перед смертью всех дворовых отпустил на волю и умолял своих наследников, дочь и зятя, только об одном — на помин его души возмож­но лучше обращаться с завещанными им крестьянами, ибо,— говорил он,— они нам суть братья».

Сам царь Алексей Михайлович, по свидетельству со­временников, «всеми средствами старался быть полезным нуждающимся». Он ходил, переодевшись в простое пла­тье, по домам нуждающихся, посещал тюрьмы, кормил заключенных, помогал как русским, так и иноземцам во время голода и т. п. Прозвище царя — Тишайший — по­лучено, по всей видимости, за доброту и отходчивый нрав. Известны своей помощью нуждающимся и супруги царя: первая, Мария Ильинична, и вторая, Наталия Кирилловна.

Надо заметить, что и в относительно спокойные вре­мена нищие в Москве встречались повсюду. Так, к приме­ру, в Москве XVII в. дворцовые нищие, прозванные «верховными богомольцами», жили в верхних хоромах Кремлевского дворца. По свидетельству придворного врача, англичанина Коллинза, это были старики по сто лет от роду. Царь любил слушать их рассказы о старине.

В 1679 г. только при московских богадельнях числилось 412 нищих обоего пола, и в том же году во всех епархиях был уста­новлен особый сбор на их содержание.

Кроме ежедневной милостыни особенно щедрое по­даяние следовало раздавать в радостные дни (праздники Рождества и Святой Пасхи, в честь свадьбы и рождения детей) и в дни горя (по случаю погребения, поминок — третий, девятин, сороковин). До нашего времени дошли свидетельства о крупных милостынях московских госуда­рей. В 1664 г. Алексеем Михайловичем и по его поруче­ниям было роздано более 1100 рублей на Тюремном и Английском дворах, у Лобного места, на Земском Дворе и на Красной площади. На Страстной неделе в 1665 г.— более 1800 рублей. Поминая в 1669 г. свою умершую жену Марью Ильиничну, Алексей Михайлович одаривал нищих деньгами, калачами, рыбой и мясом, чтобы те молились за упокой души усопшей. Первые сорок дней милостыня и кормление повторялись каждые два-три дня. Вдень име­нин покойной, 1 апреля, было роздано более 2400 рублей.

Тем не менее все эти меры были личным почином, в большей степени в целях исполнения религиозных ус­тановлений, нежели для устройства общегосударственной системы благотворительности.

Единственной же мерой, связанной с областью обще­ственного призрения, оказывается издание Соборного Уложения 1649 г., где в одной из статей был установлен повсеместный в государстве сбор денег на выкуп пленных. Деньги шли вначале в Посольский приказ, затем в Поло­няничный приказ, а оттуда направлялись по назначению.

В Соборном Уложении вводятся три основные нормы. Во-первых, четко фиксируется размер ежегодного «полоняничного» сбора (с жителей городско­го посада — по 8 денег с двора [1 деньга равнялась 1\2 ко­пейки]; с крестьян — по 4 деньги; со служилых людей — по 2 деньги). Во-вторых, ежегодный сбор названного на­лога поручается Посольскому приказу, то есть осуществ­ляется централизованно. В-третьих, фискальные меры сопровождает религиозно-этическое обоснование необхо­димости «полоняничного» налога («великая мзда [награ­да] от Бога будет»). Освобождались от уплаты налога ду­ховенство, бояре и дворяне.

Тогда же, в 1649 г., был издан «Наказ о городском бла­гочинии», посвященный такой серьезной проблеме, как проституция. Надо заметить, что, по мнению русского ис­торика С. М.Соловьева, бродячие женщины к середине XVII в. заполняли любые людные места: базары, бани, блинные, харчевни и др. По «Наказу», призванному оградить общественную нравственность, городские объездчики должны были следить, чтобы «на улицах и в переулках бляди не было». Пойманных проституток следовало пре­провождать на прядильные дворы и принуждать к работе. Еще один любопытный документ, появившийся в царствование Алексея Михайловича и отразивший заботы власть предержащих о нравственном здоровье народа — так называемая «Кормчая книга», где также имеются ста­тьи об общественном призрении, но с точки зрения «ду­шевного спасения подданных». В ней были запрещены различные увеселительные мероприятия: «каргами, шах­матами и лодыгами не играть, медведей не водить, на бра­ках песен бесовских не петь и никаких срамных слов не говорить, кулачных боев не делать, на качелях не качать­ся, на досках не скакать, личин на себя не надевать, кобы­лок бесовских не наряжать» и т.п. За все нарушения мера наказания была одна — бить батогами.

Показательны в этой связи послания самого царя Алексея Михайловича. Так, например, в грамоте, на­правленной белгородскому воеводе Бутурлину, отмеча­лось: «Ведомо нам учинилось, что в Белгороде и в иных городех и в уездех мирские всяких чинов люди, и жены их, и дети их в воскресные и в господские дни и великих свя­тых во время святаго пения к церквам Божиим не ходят, и умножилось в людех во всяких пьянство, и всякое мятеж­ное бесовское действо, глумление и скоморошество со всякими бесовскими играми. И от тех сатанинских учени­ков в православных крестьянех учинилось многое неистов­ство: и многие люди, забыв Бога и православную кресть­янскую веру, тем прелесником и скоморохом последствуют...». Тут же говорится о том, что скоморохи не только развлекали население, но и занимались «чародейством и волхвованием», возрождая языческие обряды поклоне­ния природным стихиям. Однако ни батоги, ни тюрьма не грозили за порок, против которого слышались, по словам современников, наиболее «сильные вопли» — за пьянство. Более того, по Соборному Уложению 1649 г. производство и продажа спиртного становились монополией казны, став одним из важнейших источников государственных доходов. Имен­но с середины XVII в., по мнению И. Прыжова, питие пре­вратилось в своего рода государственную «повинность», когда постоянное употребление спиртных напитков стало «престижным».

Надо заметить, что в начале царствования Алексея Михайловича некоторые меры по ограничению пьянства все же проводились. С 1652 г. кабаки в малых селениях стали закрываться в посты и праздники. В том же году патриарх Никон собрал особый церковный собор, посвя­щенный борьбе с пьянством. Согласно его решениям, было запрещено продавать в кабаках больше одной чарки на человека. Кабаки же концентрировались в русских горо­дах в одном месте, что, с одной стороны, облегчало конт­роль за ними со стороны властей, а с другой — позволяло людям, пропившимся там «до креста», оставаться в каба­ках до «вытрезвления», а не подвергать свою жизнь опас­ности (особенно в холодную пору), бродя по улицам. Од­нако, как только правительство заметило, что доходы каз­ны вследствие названных ограничений уменьшились, все эти постановления были постепенно отменены.

Тем временем на опасность пьянства указывают уже и бояре, и сами купцы. Так, в 1660 г. в Москве состоялось совещание бояр с приглашением наиболее знатных купцов по вопросу о причинах дороговизны на рынках и средствах к ее устранению. Среди причин купцы называли: чрезвы­чайное развитие винокурения и пивоварения, предлагая прекратить продажу вина в питейных заведениях, закрыть винные заводы, принять меры против перекупщиков.

Таким образом, благотворительная деятельность при Алексее Михайловиче мало удалилась от древнейших ее форм. В общественном же сознании постепенно начинает утверждаться мысль, что безразборчивая раздача милосты­ни не уменьшает, а, напротив, увеличивает нищенство После осознания этого возникает потребность в переходе к системе государственного призрения, включавшей в себя не только помощь бедным милостыней, ной содержание убогих в богадельнях, предоставление трудоспособным заработка, а позже и наказание за сознательное тунеядство.

В то же время церковь и духовенство хотя и пытались внести в дело призрения некоторые организационные на­чала, открывая при монастырях особые дворы для нищих, больницы и приюты, ничего не могли противопоставить общему воззрению на нищенство как на богоугодный ин­ститут. Последнее стало благодатной базой для развития профессионального нищенства, которое постепенно выра­стает до размеров крупного общественного бедствия. Мо­настыри же стали центрами, привлекавшими к себе целые толпы тунеядцев, рассчитывавших найти здесь богатую наживу.

Русский историк Н. И. Костомаров в «Очерке домаш­ней жизни и нравов великорусского народа в XVI и I XVII столетиях» замечал: «Не одни калеки и старцы, но и люди здоровые прикидывались калеками. Множество ни­щих ходило по миру под видом монахов и монахинь и странствующих богомольцев с иконами — просили как будто на сооружение храма, а в самом деле обманывали. В больших городах на рынках каждое утро люди покупа­ли хлеб, разрезали на куски и бросали толпе оборванных и босых нищих, которые таким образом выпрашивали себе дневное пропитание. Случалось, что эти самые нищие, на­просивши кусков, засушивали их в печке и после прода­вали сухарями, а потом снова просили.

Часто дворяне и дети боярские, пострадавшие от по­жара или неприятельского нашествия, просили милосты­ни, стыдясь заняться какой-нибудь работой. Если такому попрошаю скажут, что он здоров и может работать, дво­рянин обыкновенно отвечал: „Я дворянин, работать не привык; пусть за меня другие работают! Ради Христа, Пресвятыя Девы и святого Николая Чудотворца и всех святых, подайте милостыню бедному дворянину!"

Часто такие лица, наскуча просить милостыню, пере­менили нищенское ремесло на воровское и разбойничье. В XVII веке они крали детей, уродовали их, калечили руки и ноги, выкалывали глаза, и если жертвы умирали, то их хоронили в погребах, а если переживали муку, то возили по селениям, чтоб возбуждать видом их страдание и участие. И, тем не менее, расположение к нищим в народе не охладевало. Русский человек, видя несчастного, просящего подаяние во имя Христа и святых, не считал себя вправе судить его, а полагал, что долг христианина помочь тому, кто просит, а справедливо или несправедливо он просит — в этом судить нищего будет Бог.

В этой связи примечательной становится деятельность царя Федора Алексеевича (1676-1682). Именно при нем чувствуется сознательная ориентация на общеевропейский опыт в организации благотворительности. В 1682 г. был подготовлен проект реорганизации Аптекарского приказа с приданием ему функций централизованного надзора за призрением. Данный приказ был создан еще в правление Ивана IV в 1581 г. с целью наблюдения за лечением царя и его семьи. Функции приказа постепенно дополнялись, рас­ширялись и в середине XVII в. Аптекарский приказ ведал царской и другими аптеками, сбором лекарственных рас­тений и покупкой их за рубежом, распределял врачей по должностям и наблюдал за их работой, проверял записи («сказки») о лечении больных, проводил противоэпидеми­ческие мероприятия и т.п. По проекту 1682 г. предусмат­ривалось строительство государственных больниц-богаде­лен (так называемых «шпитальных домов») в Москве, на Гранатном и Смоленском подворьях. Не оставалась в стороне и русская церковь: в проекте отмечалось, что «и тем монастырем чаять, за кем сто дворов, пять человек в своих больницах кормить можно, не токмо в Москве, но и по всем городам Московского государства».

Для здоровых и лентяев надлежало организовать об­щественные работы. Большое внимание уделялось пробле­ме детской безнадзорности; в частности, было предложе­но воспитывать «нищенских детей» в специальных закры­тых учреждениях («дворах»), с обучением их ремеслам и наукам.

Таким образом, в России впервые начинает более четко осознаваться связь социального призрения и идеи закрытого воспитания. Однако реализация проекта в фор­ме закона не осуществилась в связи с неожиданной кон­чиной царя.

В заключение следует добавить, что на протяжении XVI-XVII вв. постепенно оформлялась такая сфера соци­альной работы, как опека и попечительство. Опека распро­странялась на несовершеннолетних, не достигших пятнад­цатилетнего возраста, причем опекунами могли стать са­мые разные лица, круг которых не был ограничен законом — родственники, свойственники, посторонние люди, но знакомые с семьей; мог стать опекуном и отчим. Не были законодательно определены и права и обязанно­сти опекунов.

В целом же в XVII в. при сохранении древнейших форм благотворительности очевидно возникновение нового направления в попечении о бедных. Черты этого направ­ления:

1. Стремление урегулировать и направить благотвори­тельность, с постепенным ее упорядочением и с подчине­нием государственным интересам.

2. Государство еще не налагает обязанностей на обще­ство, не обязывает его различать нищенствующих, выде­лять из них тунеядцев и определять по отношению к каж­дой отдельной категории нуждающихся определенные меры попечения.

3. Государство уже склонно принять на себя меры по борьбе с профессиональным нищенством, но частные бла­готворители вольны подавать милостыню по своему усмот­рению, без какого-либо стеснения и контроля со стороны государства.