Проблемы родного отца

 

Конечно, если бы отцы относились к своим бывшим женам и их новым спутникам жизни лояльно, то есть если бы они понимали беды своих детей, помогали им во всем, в том числе и в признании нового партнера матери (вместо того, чтобы только усиливать отчуждение), если бы они помогали детям понимать мотивы матери и таким образом избавляли их от страха (вместо того, чтобы присоединяться к их упрекам и осуждать мать), если бы они не создавали трудностей с уплатой алиментов, если бы они с пониманием относились к тому, что с появлением нового партнера могут возникнуть изменения в расписании посещений и отпусков, и так далее, короче, если бы отцы вели себя в этом смысле лояльно, то матерям (и их новым мужьям) было бы чрезвычайно трудно характеризовать их как агрессоров. Но психическая ситуация самого отца не только осложняет, чаще всего она делает невозможным такое понимание.

Самая большая проблема возникает из страха потерять собственных детей, идет ли речь об их любви (которую теперь у него может отнять отчим), или о теперь и без того слишком небольшом влиянии на их развитие, а то и о полном исключении из их жизни.

С этими страхами неизбежно связана ревность к новому партнеру матери. На фоне этих сознательных страхов у отца, как и у нового партнера матери, активизируются бессознательные эдиповы чувства конкуренции и ревности, которые ничем не отличаются от тех, которые испытывает отчим: отец воспринимает другого мужчину как более сильного и могущественного, а себя самого считает исключенным из отношений, «кастрированным» ребенком. Это объясняет также и тот факт, что многие разведенные мужья ревнуют не только детей, но и своих бывших жен, даже в тех случаях, когда они сами были инициаторами развода и у них уже давно есть новая семья.

Таким образом, отец по отношению к матери и ее новому мужу попадает в душевную ситуацию, идентичную позиции детей, борющихся за мать. И отец, и ребенок боятся потерять друг друга. Эта похожесть их (бессознательных) чувств делает из них невольных союзников. И чем сильнее страх и ревность, тем меньше остается от «тихого» союза, в котором оба лишь изредка доказывали бы друг другу свою верность. Часто дело доходит до борьбы, причем, дети ведут эту борьбу – открыто или скрыто, активно или пассивно – внутри новой семьи, а отцы – снаружи. Они постоянно вмешиваются, чего-то требуют, налагают финансовые «санкции», ругают мать и ее нового мужа, а порой дело доходит даже до судебного пересмотра права на воспитание. Таким образом, версия об опасном отце, которая бессознательно должна служить объединению новой пары и защите от чувства вины, действительно подтверждается. Базируется она в большой степени на реальности, повышающей вероятность того, что мать и ее новый друг продолжат всеми силами защищать эту латентную версию и станут бороться против отношений отца и детей.

Отцовская борьба происходит на фоне его объективного безвластия: дети – его единственные союзники – реально и эмоционально целиком зависят от матери и контакт с ними, независимо от решения суда о посещениях, может осуществляться лишь при ее участии[43]. Эта зависимость отца – заклад в руках матери, который она может использовать против него и его нежелательной активности. Едва ли в этом случае можно рассчитывать на помощь суда. Однако безвластие и беспомощность слишком унизительны и приводят людей, в особенности мужчин, к совершенно невыносимому нарциссическому страданию. В этом унижении мне видится, с одной стороны, основная – и для посторонних часто совершенно необъяснимая – причина агрессивности отцов по отношению к новому партнеру бывшей жены. С другой стороны, унижение это настолько невыносимо, что именно оно становится мощным мотивом к стремлению самому прервать отношения с детьми.

 

Замечания о «злых мачехах»

 

Проблемы, описанные выше, в общем, действительны и для ситуации, когда у отца появляется новая подруга. Правда, с той поправкой, что ребенок видит отца лишь время от времени и ему не приходится жить вместе с его подругой. Поэтому беды и конфликты, переживаемые им в этих отношениях, менее мучительны. Внешнее впечатление, конечно, может быть обманчивым, но, по моему опыту, детей, которые принимают новую подругу отца с открытой агрессивностью, все же меньше. Хотя далеко не все дети действительно приветствуют и любят ее. Так, я встретился в моей практике с десятилетней Бабси. «У меня проблема с моим папой, – начала она, – я просто не знаю, что мне дальше делать». С Бабси мы были знакомы уже раньше. Вскоре после развода родителей, около трех лет назад, она не желала больше видеться со своим отцом. Причиной оказался конфликт лояльности, и в итоге нескольких бесед с матерью, отцом и девочкой мне удалось помочь ей преодолеть этот кризис. С тех пор она видится со своим папой, которого очень любит, каждые две недели. Бабси и по сей день испытывает ко мне большое доверие, что и побудило ее попросить мать договориться со мной об этой встрече. Полтора года назад ее отец женился во второй раз и, казалось, между девочкой и папиной женой Андреей установились хорошие отношения. И вот она сидит передо мной и жалуется: «Я не выдерживаю эти выходные у папы. Я просто не выношу ее! Я не хочу больше ходить туда!». Вечно эта Андреа должна кругом присутствовать, объясняет Бабси, она не может ни на минуту оставить меня с папой вдвоем; Андреа ведет себя так, как если бы она была моей мамой, она постоянно играет в семью и вечно вмешивается в разговор; и вообще все в эти выходные делается так, как хочется Андрее. Тогда я спрашиваю Бабси, как она сама ведет себя по отношению к Андрее? Оказывается, Бабси старается быть милой и приветливой и даже говорит ей «мама». В ответ на мое удивление она объясняет: «Я делаю это только ради папы, это он попросил меня, чтобы я была с нею хорошей и ничего не говорила против нее». И, подумав, добавляет: «Иначе ему будет больно, и он обидится и, может быть, совсем не захочет меня больше видеть!».

Мне уже не раз приходилось видеть, что дети из страха потерять любовь отца часто проявляют чудеса приспособления. И даже те, которые бесстрашно проявляют свою агрессивность дома, по отношению к матери или к отчиму. Все дело в том, что в любви матери – при всей амбивалентности их отношений – они уверены больше, чем в своих отношениях с (разведенным) отцом. Приспосабливание, однако, означает, что условия, к которым приспосабливаются, должны считаться неизменяемыми. Если бы у Бабси не было возможности обратиться ко мне за помощью, эти воскресные посещения, насыщенные разочарованиями, скорее всего, постепенно разрушили бы ее чувства к отцу и в ней выросла бы уверенность, что она значит для своего отца гораздо меньше, чем хорошее настроение его жены[44].

Является Андреа «злой мачехой»? «Конечно, нет», – поспешим ответить мы, ведь Бабси жалуется не на то, что она плохой человек; просто Андреа действует девочке на нервы, потому что Бабси хотелось бы побольше времени проводить со своим отцом. Наконец, у нее, Бабси, есть ее настоящая мать, которая, в отличие от отца, живет не где-то далеко, а дома, и она видит ее каждый день. Неудивительно, что обычно новой жене отца совсем не нравится, чтобы ее называли словом, которое – благодаря сказочному литературному наследию – у различных народов означает не способную к любви злую женщину.

Это негативное представление о мачехе, безусловно, имеет свои социально-исторические корни[45]. Начиная с Bruno Bettelheim (1975) мы научились понимать фигуры и драматические образцы народных сказок, в первую очередь как символизацию типичных аспектов внутипсихического мира. В этом смысле в образах мачехи, ведьмы, злой феи или злой королевы находят свое выражение опасные и разочаровывающие части материнского образа, в них также находят подходящий объект страх и ненависть ребенка. В отличие от образа ведьмы, которая в первые два, три года жизни ребенка берет на себя угрожающие аспекты материнского образа, фигура мачехи символизирует прежде всего эдипов конфликт: добрая мама умирает прежде, чем ей предстоит стать эдиповой соперницей, и в качестве мертвой матери ей принадлежит безграничная любовь ребенка, она нередко помогает своему любимому чаду оттуда, из потустороннего мира (например, сказка о Золушке). Тогда роль конкурентки в любви маленькой девочки к отцу перенимает мачеха, с которой следует бороться и которую можно безнаказанно ненавидеть только потому, что она плохая, злая. Для мальчиков такое расщепление тоже имеет освобождающее значение, поскольку мать для него является не только объектом эдиповых страстей, она еще и предательница (как женщина, которая предпочитает ему отца). И наконец, недостаток отцовской верности по отношению к дочери и наказание им сына кажутся извиненными, поскольку он делает это только потому, что хитростью или злым волшебством его вынуждает к этому мачеха. Когда же в конце герой сказки одерживает верх над «злой мачехой», то это происходит именно в то время, когда опасность инцестной любви или соперничества по отношению к отцу уже оказывается преодоленной: к концу сказки наши герои, вначале бывшие детьми, становятся взрослыми – девочка выходит замуж за прекрасного принца (который вступает на место отца), а мальчик сватается к лучезарной принцессе (вместо того, чтобы погибнуть от тоски по умершей матери).

Символическое значение сказочных фигур рассматривается здесь с позиции ребенка. Идентифицируя себя с детьми (которые, в свою очередь, идентифицируют себя с героями сказок), мы находим интерпретационный подход к возможным бессознательным значениям различных фигур и таким образом можем понять, почему дети так любят сказки и (по Bettelheim) так в них нуждаются. Интересны мысли Инны Фритч (Fritsch) [46], к которым она пришла на основе собственного опыта. У ее мужа была дочь Ангелика от первого брака. Ей было семь-восемь лет и она регулярно навещала своего отца. Инна Фритч начала анализировать те большие конфликты, которые возникали в ее отношениях с девочкой и влияли на ее отношения с мужем. В ходе анализа этих конфликтов она обнаружила собственные эгоистические и агрессивные чувства по отношению к ребенку и предприняла попытку собственной идентификации с мачехой или ведьмой (скажем, из сказки «Гензель и Гретель»[47]). Попытка «удалась», и она действительно открыла в себе черты «злой мачехи»:

– она соперничала с Ангеликой за любовь и внимание отца;

– время от времени она испытывала в себе желание избавиться, наконец, от («трудного») ребенка;

– она призналась себе, что не обращается с этим желанием к отцу лишь потому, что он никогда не согласится «отправить ребенка в лес». Если же он даже согласится уменьшить контакты с дочерью, а то и вовсе их прекратить, то он будет от этого так сильно страдать (как отец в вышеназванной сказке), что, возможно, навсегда возненавидит за это ее.

А что сказать по поводу ведьмы, которая хочет не только избавиться от детей, но уничтожить их и съесть?

«Я пытаюсь представить себе, почему ведьма так зла на детей... и мне приходит в голову, что это может происходить из ненасыщенного желания бесплодной женщины самой иметь детей. Не хочется ли ей таким образом самой осуществить беременность? Итак, умертвить может называться: умертвить падчерицу или пасынка для того, чтобы вновь родить их как собственных детей? То есть избавиться от детей мужа, чтобы потом суметь воспринять их как общих детей. Разве в самом начале наших отношений я не испытывала горячего желания считать Ангелику и моим ребенком? Разве не столь же страстно желал и мой муж, чтобы мы вдвоем воспринимали Ангелику как если бы это был наш общий ребенок? Это были наши обоюдные желания и надежды. Но в то время, как Матиас все еще продолжал надеяться, мы с Ангеликой, причем она раньше меня, поняли что эти надежды совершенно невыполнимы»[48].

Чтобы избежать недоразумения, следует заметить, что здесь речь идет не о новой интерпретации «Гензель и Гретель». Фритч использует эту сказку всего лишь как вспомогательный материал для самоанализа. В результате она открывает в себе амбивалентные чувства и желания, которые в известной степени характерны для всех женщин в ее положении:

– любить не своих детей чрезвычайно трудно;

– чрезвычайно трудно также удержаться от ненависти к детям, которые, в отличие от семей с отчимом, не были центральной частью самого партнера уже с самого начала отношений; скорее всего, они являются лишь досадной помехой в моих отношениях с мужем;

– из желания иметь с мужем общего («хорошего») ребенка рождается иллюзия, что данный ребенок может стать твоим ребенком, а ты – его матерью;

– когда ты, наконец, признаешься себе в том, что желание это – всего лишь иллюзия, у тебя не может не возникнуть ярости или ненависти по отношению к этому ребенку.

Получается, что все жены отцов действительно несут в себе нечто от «классической» мачехи, и это в двух аспектах: в глазах детей она сохраняет в себе латентную угрозу, поскольку для девочки она – соперница, ворвавшаяся снаружи, а для мальчиков – привлекательная женщина, которая, если и любит меня, то, максимум, лишь из любезности к отцу. Что же касается собственных чувств этих женщин, то они в высшей степени амбивалентны, вплоть до действительного (хотя чаще всего и бессознательного) желания избавиться, наконец, от этих детей[49].

 








Дата добавления: 2017-05-18; просмотров: 262;


Поиск по сайту:

При помощи поиска вы сможете найти нужную вам информацию.

Поделитесь с друзьями:

Если вам перенёс пользу информационный материал, или помог в учебе – поделитесь этим сайтом с друзьями и знакомыми.
helpiks.org - Хелпикс.Орг - 2014-2024 год. Материал сайта представляется для ознакомительного и учебного использования. | Поддержка
Генерация страницы за: 0.009 сек.