ПРОБЛЕМА СТРУКТУРЫ ПРАВОВОЙ НОРМЫ

Как известно, правовое регулирование поведения людей в их взаимоотношениях осуществляется посред­ством установления границы, меры 'поведения. Это значит, что моделируются «сами действия», указывают­ся условия их совершения и субъекты, а также пос­ледствия несоблюдения предписаний государства. Эта схема получила в науке наименование логической структуры нормы права.

Однако в действующем праве (и, соответственно, в законодательстве) такая схема редко наблюдается в чистом виде. Она подчас претерпевает различные ме­таморфозы, иногда как бы исчезает, и тогда бывает весьма нелегко за обилием логически разнородных элементов текста обнаружить эту структуру. Правила поведения людей в зависимости от потребностей регу­лирования выступают то в виде «нормы без санкции», то в виде «нормы без гипотезы», то в виде дефиниций, в которых структуру нормы вообще трудно обнаружить.

Вокруг проблемы структуры правовой нормы уже несколько десятков лет ведется оживленная дискуссия. Перманентный характер этой дискуссии обусловлен во многом тем, что то или иное решение этой проблемы сказывается на решении многих других вопросов тео­рии права. Поэтому рассмотрим эту проблему под­робнее.

Как известно, наиболее распространенным в науке является ставшее уже традиционным понимание нормы права 'как травила поведения, структурно 'представлен­ного в виде трехзвенной конструкции, которая может быть условно выражена формулой «если — то — ина­че»⁵¹. Согласно этой точке зрения, норма содержит ги-

потезу (указание на условия ее применения), диспо­зицию (указание на само требуемое поведение) и санкцию (указание на меры, применяемые к нарушите­лю нормы).

Сами по себе понятия (т. е. гипотеза, диспозиция и санкция) с вкладываемым в них содержанием отра­жают действительные элементы информации, сущест­вующие в праве. Кроме того, в этих трех элементах в концентрированном виде представлен принцип регу­лирования поведения с помощью права, его, так ска­зать, юридический механизм.

Однако трехзвенная конструкция обнаруживает не­достаточную «гибкость». Она охватывает не все эле­менты информации, имеющиеся в праве; не дает воз­можности отразить системность и функциональную взаимосвязь разных категорий адресатов (например, граждан и правоприменительных органов). Да и с ло­гической точки зрения суждение о трехзвенности струк­туры спорно.

Положение о трехзвенности внутренней структуры любой правовой нормы уже давно вызывало возраже­ния ряда ученых. Не пересказывая всех точек зрения и их оттенков, отметим, что наибольший интерес для нашего исследования представляют следующие две дос­таточно разработанные концепции.

Одна из них, выдвинутая первоначально О. Э. Лей-стом⁵² и развитая затем в коллективной монографии⁵³, в принципе не отрицает того, что логически любую норму можно сформулировать фразой «если—то— иначе». Как условия соблюдения правила, так и санк­ция — неотъемлемые элементы правовой нормы. Но в силу того, что, во-первых, в законодательстве такая формула выражена неадекватно, содержание как ги­потезы, так и санкции зависит от «точки приложения» к анализируемому материалу⁵⁴, и, во-вторых, что дис­позиция и санкция «меняются ролями» в случае отне­сения нормы к другому адресату, гипотеза и санкция признаются авторами не элементами, а атрибутами нормы⁵⁵. Не все то, без -чего невозможно существование нормы, включается в состав данной, отдельно взятой нормы. Норма права отождествляется с диспозицией⁵⁶.

Ниже мы коснемся положительной стороны этой точки зрения, здесь же отметим кажущиеся неточности.

Во-первых, если санкцию еще и можно считать ат-

рибугом правовой нормы, то гипотезу атрибутом назвать нельзя. Гипотеза связана с диспозицией более «жестко», нежели диспозиция с санкцией. Тем не менее авторы рассматриваемой концепции считают, что норма права тождественна диспозиции⁵⁷. Представляется, что дис­позиция, взятая сама по себе, есть высказывание, ли­шенное смысла. Осмысленную фразу составляет (даже чисто логически) только диспозиция как логическое следствие гипотезы, (р—>q, импликация). Нормирова­ние поведения людей в том и заключается, что модели­руются действия кого-то, в каких-то условиях и т. д. «Нет ни одного нормативного правового предписания, из содержания которого не следовала бы воля законо­дателя об условиях действия данного предписа­ния»⁵⁸. Это правильное положение надо понимать не только в том смысле, что гипотеза обязательна для любого предписания (этого, собственно, и достаточно, чтобы считать ее атрибутом), но и в том смысле, что гипотеза логически неотделима от диспозиции и толь­ко вместе с ней составляет норму. Диспозиция без ги­потезы, сформулированная в дескриптивной форме,— это просто фактическое утверждение, лишенное прес-криптивного значения Диспозиция без гипотезы, сфор­мулированная в повелительной форме,—это команда, а не норма⁵⁹. Поэтому, если и дробить «логическую норму» на части, то уж во всяком случае не разры­вать единство гипотезы и диспозиции, составляющих одно целое, которое может быть названо нормой, пред­писанием и т. д.

Во-вторых, если согласиться с тем, что норма тож­дественна диспозиции, неясна природа гипотезы и санк­ции. Получается, что законодательство есть совокуп­ность норм, гипотез и санкций. Но такой вывод явно неприемлем. Логичнее было бы сказать, что известные наименования — гипотеза, диспозиция и санкция — суть названия различных норм. Тогда то, что мы назы­ваем гипотезой,—это «норма об условиях поведения», диспозиция—«норма о самом поведении», санкция— «норма о наказании» и т. д. Между прочим, похожая мысль имеется и у самих авторов, которые пишут, в частности, следующее: «Нормами права определяются... гипотезы других норм, которые, если взять их в опре­деленном аспекте, выступают как правовые нормы, определяющие, каким обстоятельствам следует при-

Давать юридическое значение, каковы последствия ак­тов—юридических фактов либо действий, не соответ­ствующих предписаниям норм права, и т. д.»⁶⁰.

Вообще такая трактовка правовых норм (т. е. по­добное «предельное дробление» права), как нам пред­ставляется, хорошо согласуется с известным опреде­лением нормы как меры, масштаба. Мера ведь не что иное, как граница, объем, «порция» чего-либо. Но та­кая трактовка не согласуется с определением нормы как правила поведения: если диспозиция—всегда пра­вило поведения (во всяком случае информация о по­ведении, действиях), то гипотезу информацией о пове­дении назвать никак нельзя. В то же время, как отме­чалось, авторы «Общей теории...» склонны рассматри­вать гипотезу «в определенном аспекте» как норму.

Таким образом, точка зрения на гипотезу и санк­цию нормы как на атрибуты, будучи в целом плодо­творной, имеет два недостатка. Первый — норма отож­дествляется с диспозицией, что неприемлемо как с формально-логической, так и с юридической точек зре­ния. Второй — оставляется открытым вопрос, что же такое трехзвенная логическая структура, обозначаемая формулой «если—то—иначе», наличие которой в пра­ве никем не оспаривается и которая именуется логи­ческой структурой нормы, хотя авторы считают нормой лишь диспозицию.

Вторая концепция (двухзвен'ности нормы) получила отражение и развитие с различными модификациями в работах Н. П. Томашевского⁶¹, А. Ф. Черданцева⁶², С. С. Алексеева⁶³ и других авторов. Основная идея здесь состоит в том, что обязательными элементами нормы являются гипотеза .и диопоэиция, а санкция в составе данной нормы—лишь «факультативный» эле­мент. При ее отсутствии норма обеспечивается либо 'санкцией других лорм, либо всей систе­мой права. В 'более развитом виде эта идея выглядит так: норма права вообще состоит только из двух элементов—условий и правила поведения (или условий и юридических последствий). Это не значит, что норма не охраняется государством: санкция всегда существует, но санкция — не что иное, как новая норма (охранительная), которая есть правило поведения для органа государства, осуществляющего принудительные меры к нарушителю.

Несомненно положительным здесь является то, что авторы не разрывают гипотезу и диспозицию. Дейст­вительно, норма—это как минимум гипотеза плюс диспозиция в их смысловом и логическом единстве. Но входит ли в состав каждой отдельной нормы санкция? Авторы данной концепции отвечают на этот вопрос отрицательно. Для такого ответа, по нашему мнению, есть, по меньшей мере, два основания.

Первое—это то, что норма права—разновидность норм вообще. Но ниоткуда не следует, что норма трех-звенна. Последствия несоблюдения любой—техничес­кой, социальной, эстетической и т. д. нормы чисто ло­гически «вынесены» за пределы самой нормы. Есть нор­ма и есть возможные (причем имеющие много вариан­тов) последствия ее несоблюдения.

Второе — санкция всегда представляет собой диспо­зицию для какого-то иного субъекта, нежели «перво­начальный» адресат. Санкции—это тоже действия, по­ведение людей (органов государства). Ведь любую норму можно «начать» с формулировки неправомерных действий, продолжить «диспозицией для суда» и закон­чить санкцией в отношении суда и т. д. (так, в прин­ципе, и строятся уголовно-правовые нормы). Поэтому если норма—это правило поведения в каком-то слу­чае, то санкция — не «часть» нормы, а основа само­стоятельной нормы, действующей в случае нарушения первой нормы.

В этой связи нормы делятся авторами данной кон­цепции на регулятивные и охранительные в том смыс­ле, что охранительные нормы действуют л'ишь при на­рушении норм позитивного регулирования⁶⁴.

Концепция двухзвенности правовых норм, несомнен­но, заслуживает внимания. Она правильно отражает системность адресатов правовых предписаний, тот факт, что человек не действует сам по себе—он всегда вклю­чен в отношение, где есть как минимум два субъекта (один из которых—орган социального контроля, реа­лизующий санкцию). Верно отражено и законодатель­ное (текстуальное) закрепление^ правовых предписа­ний, которое все-таки нельзя сбрасывать со счетов в вопросе о структуре нормы. Однако возникает вопрос:

если норма права—это двухзвеняое предписание, то что же тогда традиционная .трехзвенная структура

И

«если—то—иначе», наличие которой не отрицается и в этой концепции?

Определенный шаг в преодолении этого затрудне­ния был сделан в рамках концепции двухзвенности с обоснованием «компро'миссного» положения о наличии в праве двух своеобразных «первичных элементов»— нормы-предписания и логической нормы⁶⁵. Если логи­ческая норма—это, так сказать, право в миниатюре, структура, отражающая государственно-властные свой­ства права, даже в известном смысле моделирующая механизм его действия, то норма-предписание—г мини­мальная «живая», «работающая» частичка (правовой материи, воздействующая на поведение людей. Если «логическая норма» как бы отвечает на вопрос, как стро­ится право, то норма-предписание говорит, о том, что ад­ресовано 1 ому или ино'му лицу. Представляется, что'кон­струкция, развитая С. С. Алексеевым, отражает дейст­вительное положение вещей глубже и более гибко, чем иные конструкции. Тем не менее автор, как кажется, не до конца последователен в своей позиции. Если нор­ма двухзвенна, не следует именовать нормой (хотя бы и логической) то, что не двухзвенно, и наоборот. Эта некоторая неопределенность выражается не в том, что автор усмотрел в праве наличие двух разных образо­ваний (что действительно имеет место), а в том, что он использует для их обозначения, но существу, один термин.

Представляется, что проблема структуры нормы, яв­ляющаяся предметом дискуссии, имеет две стороны, условно говоря, «формальную» и «содержательную». Они неразрывно связаны и поэтому нередко просто подменяются одна другой.

Решение проблемы структуры нормы (два- или три элемента, атрибуты и т. д.) тем или иным образом не сказывается и не может существенно оказаться на дейст­вующем законодательстве. В этом смысле дискуссия о структуре нормы носит, условно говоря, «формальный» характер.

Однако с другой стороны, решить проблему струк­туры нормы—значит правильно смоделировать, отра­зить в научных понятиях'.и конструкциях «регулирующие свойства» норм, их «потенцию», особенности и качест­венное своеобразие различных частей правовой материи. Эти моменты, вообще говоря, могут быть правильно

§9

охарактеризованы и вне зависимости от того, что на­зывать нормой. Но поскольку термин «норма» пред­полагает наличие особых признаков рассматриваемого явления, постольку эти признаки могут (при. условии их абсолютизации) отрицательно сказываться на моде­лировании. В этом смысле мы употребляем термин «содержательная» сторона проблемы.

Информационный аспект при анализе структуры нормы обусловливает и расширение круга вопросов. Выделяются еще три отдельных вопроса: 1) какую ин­формацию вкладывает в нормы права правотворческий орган (функции информации)? 2) какими «юридичес­кими» и логическими свойствами должна эта инфор­мация обладать, чтобы быть регулятором поведения, управлять и'м, а 'не просто быть сведениями (струк­тура нормы, виды норм)? 3) что «извлекает» адресат из правовой информации и как это соотносится со структурой норм?

В значительной степени продолжительность дис­куссии о норме обусловена, как нам кажется, опреде­ленным смешением «формальной» и «содержательной» сторон. Было бы неверно отрицать правильность и пло­дотворность различных точек зрения на структуру нор­мы. Каждая (в своем аспекте) отражает, во-первых, соотношение права и его законодательного выраже­ния; во-вторых, обеспеченность права государственным принуждением; в-третьих, «специализацию и коопера­цию» элементов правовой материи, и, наконец, в-чет­вертых, — «системность» адресатов правовых предписа­ний, их взаимосвязь и, так сказать, «взаимопревраще­ние». Представляется, что основные позиции о струк­туре нормы в этом смысле являются не противополож­ными, а лишь частями единого, системного взгляда на структуру права.

Однако каждая концепция пользуется для «завер­шения» своей конструкции единственным термином — «норма», ^но при этом нормой обозначаются разные явления.

Отметим еще одно обстоятельство. В рассуждениях различных ученых (как и автора настоящей работы) о структуре нормы, взаимосвязях элементов норм и т. п. весьма отчетливо проступает оперирование свой­ствами и признаками разных явлений—трава и зако­нодательства, норм и статей закона. Кстати, в смеше-

нии того и другого нередко упрекают сторонников «двухзвенной» нормы. Такого рода упреки представ­ляются несправедливыми. Сторонники «двухзвенной» нормы, как было показано, несмотря на различия в их позициях, стремятся более отчетливо выявить функцио­нальные аспекты права, связи различных норм и их элементов, выраженных в законе. Можно ли изучать эти вопросы, а тем более вопросы действия права (че­рез законодательство!), отрывая «право» от «статей закона»? Впрочем, словесные формулировки правовых предписаний, подразделения текста нормативных актов чаще всего и не являются аргументами в пользу «двух­звенной» нормы. Это самостоятельный вопрос. Анализ 'норм права в единстве с их законодательным выраже­нием — методологическое достоинство позиции сторон­ников «двухзвенной» нормы.

Вообще абсолютизация различия права и закона представляется неверной, в особенности если речь идет о советском общенародном праве, выражающем деист' вительную волю народа, закрепленную в принятом за­конодательстве⁶⁶. Речь идет не о смешении права и системы законодательства, а лишь о констатации того общеизвестного факта, что нормы советского права, т. е. общеобязательные правила 'поведения людей, несущест' вуют иначе как в форме законодательных положений. Что же касается информационного аспекта права, то здесь право и законодательство вообще можно рас­сматривать в принципе как тождественные явления.